«Я забыла, как пользоваться телефоном». Участница эксперимента Sirius-21 — о том, что происходило с ней во время 8-месячной изоляции

В начале июля в Москве завершился восьмимесячный эксперимент Sirius-2021. Проходил он на базе Института медико-биологических проблем (ИМБП) РАН совместно с NASA HRP (Human Research Program — программой исследования человека). Экипаж из пяти человек жил в изоляции в наземном экспериментальном комплексе 240 суток под круглосуточным наблюдением десятков камер.

Изначально в нём было 6 человек: из России — инструктор Центра подготовки космонавтов Олег Блинов, врач-хирург ИМБП Виктория Кириченко и младший научный сотрудник ИМБП Екатерина Карякина, из США — бакалавр русского языка и литературы Уильям Браун и представитель командования космических систем США Эшли Ковальски, а из ОАЭ — космонавт-испытатель Салех Омар аль-Амери. Но на 33-и сутки Екатерина Карякина получила травму и ее пришлось вывести из эксперимента.

Ученые проводили психологические, физиологические и психофизические испытания. Им важно было понять, как в условиях длительной изоляции работают экипажи: как происходит групповое и индивидуальное взаимодействие, как меняются их операторские функции. В том числе отрабатывали и внештатные ситуации. Главная задача эксперимента — понять, что не смогли учесть и что может пойти не по плану. Корреспондент МSK1.RU поговорил с участницей изоляционного эксперимента Sirius-21, врачом-хирургом Викторией Кириченко.

— Чем вы обычно занимаетесь в жизни и как попали в число участников эксперимента?

— Я врач-хирург, у меня несколько дипломов: общая хирургия и рентгенэндоваскулярная хирургия. Сейчас занимаюсь космосом и полностью всё свое время отдаю этой сфере. Вообще в обычной жизни в составе поисково-спасательной службы встречаю и провожаю космонавтов.

Мое участие в эксперименте началось еще в 2019 году. Тогда я пришла в ИМБП, в это же время начался эксперимент Sirius-19 (четырехмесячная имитация экспедиции на Луну в наземном комплексе). Дежурила на наземном пункте врачом. Я подумала, что это интересный эксперимент, и предложила свою кандидатуру в Sirius-21.

В эксперименте я выполняла роль врача экипажа. Кроме научной работы, выполняла свои прямые обязанности — лечила людей по мере необходимости.

— Не просто же решиться вот так на 8 месяцев добровольного заточения еще с пятью людьми? Какие мысли были в тот момент?

— Во-первых, я безусловно советовалась со своими коллегами, которые участвовали в 4-месячном изоляционном эксперименте. Мне говорили, что это сложно. И я подумала: если сложно 4 месяца, то 8 месяцев — это гораздо тяжелее.

Вообще, когда идешь внутрь, то не знаешь, к чему готовиться. Не было ни у кого такого [по длительности] опыта. Хотя перед этим, безусловно, был «Марс-500» (участники эксперимента по моделированию полета на Марс прожили в изоляции от внешнего мира 520 суток: с июня 2010 по ноябрь 2011 года. — Прим. ред.).

Во-вторых, экипаж. Мало того, что непросто быть изолированной в эксперименте на протяжении 8 месяцев, важно понимать, с кем ты пойдешь внутрь. И на самом деле, когда я познакомилась с участниками эксперимента, я успокоилась. До изоляционного эксперимента мы вместе провели в обсервации 3 недели.

Один вопрос возник у меня непосредственно перед заточением. Это было утро, солнечно, уже осень — все листья почти опали. И перед тем как уходить внутрь, я открыла окно на нашей кухне и дышала этим холодным воздухом. В этот момент у меня возникла мысль, а о чём думают космонавты в день старта? Подумала, что надо спросить у них, когда вернусь. Еще не спросила.

— И как это в итоге было?

— По разному, мы все люди. У нас бывают разные психологические и физические состояния. У нас разный пол и профессиональная принадлежность, разный бэкграунд. Были и какие-то недопонимания, и разногласия. Но, конечно, мы понимали, что нам еще 7 месяцев вместе жить и работать.

И то, как изоляционная жизнь воспринимается внутри и снаружи, совершенно разные вещи.

Например: внутри что-то происходит, какое-то общение. Снаружи кажется, что люди ссорятся. А на самом деле они могут просто эмоционально общаться. Или же вопрос коммуникации с наземными службами. Снаружи тебе кажется, что это какая-то ерунда. А внутри — да они что там, на Земле, не понимают, что делают?

Нам сразу сказали, что по любому требованию, если у нас возникнет такое желание, мы можем выйти. Но ты пришел в эксперимент, чтобы прожить эти 8 месяцев, отработать. И понятно, что ты должен как-то договариваться.

У нас каждого была своя каюта — место, которое принадлежит только тебе. В общей комнате с пуфиками синими была читальная зона. После завтрака, если есть даже 15 свободных минут, мы садились читать. Там же собирались вечером все вместе и смотрели фильмы.

Я часто уходила в хвост медицинского модуля. Там есть такие дверцы, за ними можно было всегда уединиться. Там мне было очень комфортно. И это место, в котором меньше всего камер. А еще я нашла на складе место, где не было камер — они просто туда не доставали. Верхние полки складского помещения. Там я организовала чилаут-зону — можно было прийти почитать, ответить на письмо. Довольно удобно.

— А была на борту операционная? И какой вообще набор медицинских инструментов у вас был?

— У нас был весь необходимый перечень медицинских инструментов и медикаментов. Была возможность полного оказания медицинской помощи, мы к этому готовились. Но мини-операционной, как и в космосе, там нет, только отдельная зона под оказание медпомощи.

— Какую самую сложную медпомощь сможете оказать? Например, если у человека аппендицит?

— Допустим, в наших условиях изоляции есть подозрение на аппендицит. Первым делом осмотр, сбор анамнеза, всё как в жизни. И в данном случае мы могли собрать анализы крови, чтобы сразу их отшлюзовать, [передать сотрудникам ИМБП через шлюз], и уже в наших лабораториях сделать анализ.

— Но что делать в космосе на текущий момент?

— На самом деле на МКС довольно продуманная система. У нас есть возможность получать и передавать на землю все необходимые данные. Плюс ко всему активно развивается телемедицина.

Другой вопрос, что мы не можем сейчас сделать операцию в условиях космического полета. Но инструментарий для экстренных случаев на МКС есть. Если возникнет экстренная ситуация, мы можем попробовать это сделать. Но даже на Земле нет гарантии, что всё пройдет хорошо, даже в идеальных для операции условиях.

— Какие чувства испытали, когда вас закрыли там?

— Когда мы пришли в «бочку», мы выдохнули. До этого мы жили три недели в обсервации. Это время было и физически, и психологически сложным. А после закрытия мы стали автономны.

У каждого члена экипажа было свое расписание — в научной программе более 70 экспериментов. И каждый день мы выполняли научную работу. Когда живешь внутри, отвлекающих факторов гораздо меньше. И, несмотря на сложный график, работа воспринималась гораздо легче, чем когда мы были в обсервации. А вообще первые четыре месяца были очень изматывающими.

— Что взяли с собой на борт?

— Маленький томик Бродского. Очень люблю этот томик, он со мной уже три тысячи лет. И если я переезжаю с места на место, то всегда беру его. И кепка постоянно со мной на всех стартах-посадках. Взяла с собой фотографии. Перед моим «уходом» были вечеринки, на которые друзья принесли Polaroid, и мы фоткались. А мои братья отдали с собой пару семейных фотографий с моими племяшками, по которым, конечно, я безумно скучала.

— Как восприняли уход из эксперимента Екатерины на 33-е сутки (Екатерина Карякина получила нетяжелую травму руки во время проведения тренировок на действующем макете многофункционального силового тренажера. — Прим. ред.)?

— Это было сложно по нескольким причинам. Когда ты идешь в эксперимент, конечно знаешь, что может случиться всё что угодно. Но когда что-то все-таки происходит, это воспринимается очень остро.

Во-вторых, к тому моменту мы уже выстроили внутри своей группы отношения. Уже были какие-то, хоть и негласные, правила. И у нее была своя роль, которую кто-то должен был брать на себя. Нам надо было заново выстраивать отношения в еще меньшей группе. И ее задачи как испытателя распределять между собой.

— А что было из еды?

— В большинстве это сублимированная еда — супы, картошка, рис. Например, сублимированная клубника — мое любимое блюдо. Она сухая — лишена влаги. Это ягода, которую ты грызешь. Помимо этого были тубы с каким-нибудь банановым парфе, техасским бургером или сицилийской пиццей, кашами. Были еще рыбные консервы, которые мы не любили.

Буквально через месяц ты понимаешь, что все супы на один вкус. А техасский бургер от сицилийской пиццы не сильно отличается. И в этот момент тебе хочется съесть какой-то нормальный кусок мяса.

В общем спустя два месяца изоляции я поняла, что мне так хочется дошика. Ужасно просто. Я попросила у своей семьи в допоставку положить «Доширак». И вот, когда ребята отправились на лунную поверхность, а мы с Уиллом остались сторожить нашу орбитальную базу, мы открыли этот дошик — и все вкусовые рецепторы ликовали. Это было настолько вкусно, просто потрясающе, невероятно.

— Как общались с близкими?

— У нас не было телефонов и интернета. Чтобы связаться с родственниками, мы писали письмо в вордовском документе на специальном ноутбуке или записывали видео, аудио. И через внутреннюю сеть отправляли службе психологической поддержки.

Относительно домашней почты: у нас было несколько сеансов связи. Два сеанса в будние дни по 30 минут, когда могли получить или отправить письмо. И один сеанс в выходные. Этих сеансов мы ждали с нетерпением.

Но я помню, первое время вообще не могла отвечать на письма, потому что просто не было времени. А написать письмо — непростая задача. Нужно сесть, выделить время. Вдумчиво прочитать письмо от твоего близкого человека и подробно ответить на него. И так каждый раз.

Когда хотели получить какие-то новости с определенного канала, также запрашивали у службы психологической поддержки. Запрос приходил на наш внутренний сервер.

— Был какой-то фильтр?

— Да, я думаю. Потому что, когда ты находишься внутри, любую мелочь воспринимаешь гораздо острее. Так, в пятницу 13-го, когда захотела какой-нибудь классики, вроде «Техасской резни бензопилой», я узнала, что нам недоступны подобные жанры кинематографа.

— Что происходило в последние дни перед тем, как вас выпустили?

— Всё было немного сумбурно. Вспоминали, что еще нужно сделать: кто-то хотел сделать фото, кто-то видео. Каждый для себя сделал план. У меня было мало фотографий, поэтому я попросила командира меня пофоткать. И, конечно же, нам хотелось поскорее выйти.

Возвращаясь к вопросам о восприятии, в начале мне казалось, что 8 месяцев — это очень много. Сейчас я думаю, что способна продержаться в подобном эксперименте год.

Когда закончилась изоляция, эксперименты продолжались. Первые двое суток мы ночевали в модуле — находились в обсервации и не могли выйти наружу. Ученые приходили внутрь и сами проводили эксперименты. И в тот момент я почувствовала настоящую агрессию к своим коллегам-ученым. Я ощущала, будто люди пришли грабить мой дом. Эта реакция на внешний мир была для меня открытием. Это было мне очень интересно, странно и достаточно забавно.

— Что ощущали, когда вышли из изоляции?

— Первым делом я обнялась со своими родными — это был очень трогательный момент.

Ожидала, что еда будет с более насыщенным вкусом. Но я была разочарована. Поменялось восприятие. Ожидала какого-то вкусового взрыва, как тогда, от дошика. Знаете, когда просто наслаждаешься едой. Но, увы, этого не произошло.

А еще поняла, что я забыла, как пользоваться телефоном. Я помнила пароль, но писать СМС было очень сложно. Плюс ко всему у меня была переполнена почта, сообщения в Telegram, и мне даже не хотелось туда окунаться.

— А как выход из ограниченной изоляции в открытый мир ощущается?

— Изменилось время, мир, всё. Очень тяжело. Я стараюсь держаться, фильтровать информацию, которая ко мне поступает. Отключаю звук новостных пабликов, чтобы я могла проверять новости только тогда, когда у меня есть время и ничего не отвлекало от общения с друзьями, с которым давно не виделась.

Первое время было сложно. Наверное, только сейчас начинаю приходить в себя. Потому что надо подстраиваться, делать выбор — встретиться с этим человеком или этим. Съездить на работу или чему-то еще уделить время. Это совершенно другой ритм. На протяжении 8 месяцев у нас был четкий график, и мы по нему жили.

И еще, когда ты находишься внутри, ты почти отключен от внешнего мира, отключен от внешних помех, от стандартных бытовых проблем, которые ты держишь в голове.

— А после эксперимента было такое внутреннее ощущение чек-поинта?

— Да, безусловно. Я просто перевыполнила свой план. Мне было интересно посмотреть, как отреагирует мой организм на подобные условия. Я получила уникальный опыт.

Это было интересно и полезно не только для меня самой, но и для науки. Ведь сейчас собрано не так много научных данных о влиянии изоляционной среды на женский организм. Это мой вклад в копилочку научных космических исследований.

Напомним, ранее МSK1.RU рассказывал, что происходит с организмом людей, летающих в космос. А также вы можете посмотреть на фотографии Земли с МКС.