А если это любовь? Чему нас научит новый предмет в школе — семьеведение

Стремление чиновников и депутатов научить детей семейным ценностям понятно и похвально. Ничего нового в этом нет. Удивить взрослые молодежь ничем не могут со времен Аристотеля. А вот наоборот — побольше узнать о своих детях — очень даже возможно. Жалко только, что эти знания получат совсем не те, кому это действительно нужно.

О том, что для 10–11-классников с этого года в качестве факультативов утром каждого понедельника, во время «Разговоров о важном», будут преподавать семьеведение, рассказала в пятницу первый зампредседателя комитета Госдумы по просвещению Яна Лантратова.

Разумеется, основной нарратив, который видится за курсом семьеведения, — традиционные ценности. С недавних пор этот термин не какой-то сферический конь в вакууме, которым можно крутить и вертеть на злобу дня, а закрепленный указом президента документ: «Основы государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей». Так что определения и меры по защите этих ценностей можно почитать там.

Для сегодняшней темы важно, что речь там, в частности, идет о «крепкой семье», «браке как союза мужчины и женщины», «естественном продолжении жизни», «многодетности», противодействии «разрушению традиционной семьи с помощью пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений».

Иными словами, ничего такого, с чем бы хотелось спорить и настойчиво возражать, там нет.

Что будет в курсе семьеведения — тоже не секрет. Министерство просвещения уже всё рассказало.

Говоря откровенно, такой курс было бы неплохо синхронизировать с курсом литературы — ведь именно он до сих пор задавал в нашей школе основные тренды в «семьеведении». Вернее, в его вульгарном (то есть простейшем) изводе.

Начиная с пятого класса, когда дети знакомятся с «Ночью перед Рождеством», перед ними предстает, прямо скажем, не идеальная картина семейных укладов в, казалось бы, довольно традиционном и патриархальном обществе. Учителя литературы в беседах с пятиклассниками избегают острых углов, и некому объяснить им поведение распутной Солохи, алкаша Чуба, самовлюбленной Оксаны и виктимного Вакулы.

В шестом классе перед детьми предстает катастрофически сложный с точки зрения традиционных трактовок «Дубровский». Самодур-отец выдает свою 17-летнюю Машу по расчету за старого, но богатого. Это хорошо? Соответствует нашим ценностям? Влюбленный юноша Владимир пытается помешать отцовской воле своей возлюбленной. Это как? Традиционно? Маша вторит своей пушкинской предшественнице Татьяне, мол, я другому отдана и буду век ему верна. Без чувств к нему, по принуждению, влюбленная в другого, в положении жертвы и явно за пределами понятий о равенстве супругов в браке. Это как, одобряем? Без внятной базы объяснить детям, почему они сочувствуют молодым и осуждают сумасбродного отца, довольно трудно, но непременно надо. Иначе им может показаться, что, не опоздай Дубровский, Маша могла бы со спокойной душой убежать с ним в дальние страны создавать крепкую молодую семью. Что тоже непонятно — скрепно или так себе.

Седьмой класс встречает школьников уже в сентябре повестью о Петре и Февронии. Теперь, казалось бы, ну куда более традиционно и соборно? Об этой паре школьникам уже не в первый год рассказывают, противопоставляя святому Валентину. Сказано много. Вопросов осталось тоже немало. Что за змей такой летал к жене брата Петра «на блуд» — всё еще загадка для семиклассников, а объяснить некому.

В восьмом классе перед пубертатными школьниками во всей красе предстает Вильям наш Шекспир с бессмертными Ромео и Джульеттой. Пытаться трактовать их историю с точки зрения нынешней морали и ценностей — дело заведомо проигрышное. Юные бунтари и фатальные неудачники уже много веков подаются читателям и зрителям как откровенные попиратели семейных устоев средневековой Северной Италии. Неоднозначная роль в этой истории отца Лоренцо с его травушкой-муравушкой, который, к слову, с точки зрения церковных догм тех лет, ведет себя абсолютно правильно, также требует современной трактовки специалистами по традиционным семейным ценностям.

Девятый класс уже ставит перед детьми куда более сложные вопросы. Ну окей, что такое традиционная семья и ее ценности — всё понятно. Но как быть, если при всём к ней стремлении, вопреки желанию и старанию, с ней ничего не выходит? Вот тогда-то что делать? Искать ответы в «Матренином дворе» и «Судьбе человека»? Хорошая попытка, но, как известно, одиноким мужчинам сейчас усыновить ребенка невозможно. А одиноким женщинам перспектива стать «праведником, без которого не стоит мир» — ну так себе вариант. По счастливой оказии в том же учебнике детям предлагается ознакомиться с «Темными аллеями» Бунина. При внимательном чтении, а не по верхам они дают волю всяким-разным фантазиям девятиклассников и возможность отвлечься от совсем уж сложных вопросов.

И весьма вовремя тут в десятом классе поспевает семьеведение. Чтобы про Катерину Островского уже как-то подготовленно говорить. Чтобы про нелепого Базарова понятнее было. Ну и про идеи Веры Павловны о замужестве, «чтобы рук не целовать и спать в разных комнатах», и про 20 швей, которые уходят из семей, чтобы поселиться с товарками в мастерской, надо что-то объяснять подробнее. Анны-то Карениной в программе нынче нет, слава богу, — она на лето, мол, сами, всё сами! Но и про нее надо замолвить словечко.

Сейчас, надо понимать, одиноким спартанцем на фронтире семейной этики в школе выступает учительница русского и литературы. Отступать ей некуда — все неуместные вопросы на ней. Спасибо, хоть подавляющее число этих учительниц не вызывают у школьников желания обсуждать с ними заветное и потаенное. Чему нас учит это произведение и что хотел автор сказать своим рассказом — воспринимаются как максимы и не подлежат сомнениям и отклонениям, хотя формально, конечно, их и обсуждают в классе.

Ну дальше извечный вопрос родителя, отправляющего ребенка в школы, — а учителя кто? Где залог того, что «русичка» полностью избавлена от субъективного опыта в трактовке выбора Катерины? Хватит ли ей духу и житейской мудрости сказать детям правду, что там вообще такое происходит у Гали Ганской с ее художником и почему она отравилась? А если и хватит, то что она скажет по существу? Да и надо ли что-то говорить?

Хорошо, что теперь у нас появится семьеведение, которое будет без вот этих вот жеманств и причмокиваний литературных героев рассказывать про материнский капитал, молодежную ипотеку и госполитику в области поддержки семьи. В конце концов, о чем беспокоиться — есть.

Ведь у нас настоящая беда с институтом брака, если смотреть на цифры. Судите сами. Больше половины браков стабильно распадается. Брачность — ниже плинтуса. Рождаемость падает. Только в Санкт-Петербурге из 48 тысяч рожденных детей 9 тысяч — вне брака. Среди 20–24-летних девушек без мужа рожает каждая четвертая, в 18–19 лет — 41%.

Так что семьеведение как раз в точку попадает. Вы спросите, а кто его будет вести, кто станет теми проводниками семейных ценностей среди неокрепших умом, но переполненных гормонами 16–17-летних юношей и девушек (среди которых в Петербурге в прошлом году уже больше сотни матерей)? По версии вице-премьера Татьяны Голиковой, это будут «психологи и историки». Конечно, мало какие школы за оставшиеся пару недель до первого урока семьеведения найдут нужное их количество. И можно смело прогнозировать, что вести эти занятия будут те же, кто сейчас ведет «Разговоры о важном», то есть классные руководители. Дай им бог сил!