«Таких, как ты, нужно убивать». Что чувствует человек, который передал другому ВИЧ

Мария инфицировалась ВИЧ, когда ей было 17 лет, из-за диагноза потеряла ребенка, стала изгоем в родной семье и главным предметом сплетен в маленьком городе, где все друг друга знают. А через год сама передала вирус другому человеку, который до сих пор не простил ее за это. MSK1.RU рассказывает историю Марии (некоторые детали изменены для сохранения анонимности упомянутых в тексте людей. — Прим. ред.).

Мария Петрова лежит на земле, свернувшись в клубок. Колени притянуты к груди, руки закрывают лицо.

— Ты, тварь, испортила мне всю жизнь! — кричит Олег (имя изменено. — Прим. ред.) и пинает ее ногами. Снова и снова.

— Я тебя на себя не тащила! — пытается крикнуть Мария сквозь прижатые к лицу руки.

— Да мне по**й, таких, как ты, нужно убивать, — злобно бросает Олег, занося ногу. Он и не думает останавливаться.

Мария передала Олегу ВИЧ, и он пришел с ней за это поквитаться. Женщина вспоминает эту сцену неохотно — говорит, это не то, что хочется оставлять в памяти. После того, как Олег ее побил, она была «вся синяя». К счастью, обошлось без переломов, но мужчина вывернул ей руку. Мария не стала писать заявление в полицию — несмотря ни на что, она чувствовала себя виноватой.

Мария была давно знакома с Олегом — уже не помнит, как впервые встретились, в их маленьком городке все друг друга знают. Виделись на улицах, в магазинах, на дне рождения у дальних родственников, сидели в одном кафе — но в разных компаниях. Олег был почти в два раза старше, а еще женат. Мужчину, впрочем, эти обстоятельства ничуть не смущали, он пытался ухаживать за девушкой.

Один раз Мария пришла к друзьям. Все много пили. Компания собралась примерно от 18 до 20 с небольшим лет. И вот на эту практически подростковую вписку с кем-то пришел почти сорокалетний Олег.

— Когда тебе за тридцать ходить на вписки — так себе история. Но он неоднократно посещал такие сборища в поисках сексуальных партнерш, — говорит Мария.

Она не знает, как именно оказалась с Олегом в одной постели. Общие знакомые рассказали, что она пошла спать, а Олег просто пошел за ней.

— Молоденькая девочка, в пьяном состоянии… Я не выражала согласия, просто не могла отказаться, потому что была очень нетрезва. Самого процесса от начала до конца я не помню, только какие-то вспышки. Утром я проснулась, поняла, что у нас что-то было. Говорю: «Ты что, охренел?» А он хохочет: «А что такого? Ты красивая, я красивый». Я просто оделась и ушла, — вспоминает она.

Мария говорит, что Олег — «обычный патриархальный мужчина, каких большинство в регионах, для которого женщина либо прислуга, либо объект для сексуальных утех».

К этому моменту у Марии уже выявили ВИЧ. Олег об этом знал — как и весь город.

Эта дикая история произошла с девушкой из совсем не маргинальной и даже благополучной, на первый взгляд, семьи. Папа — прокурор, мама — врач. «Вот что творится в интеллигентных семьях, так и напишите», — усмехается Мария. Родители рано развелись, Мария осталась жить с мамой Екатериной, вскоре в доме появился другой мужчина. Должно быть, ее мать радовалась, что отчим сильно привязался к девочке. Особенно сильно он полюбил ее купать — и онанировать, глядя на пятилетнего голого ребенка (о последнем мама Маши, конечно, не знала).

— С 5 до 12 лет были домогательства отчима — без проникновения. Мама не знала и, на мой взгляд, не хотела знать. Сейчас я проработала эту травму, но много лет обижалась за это. Потом я поняла, что она действительно не осознавала, что если у дяденьки патологическое желание помыть ребенка, это что-то значит, — рассказывает Мария.

Мать узнала обо всем позже. Когда Марии было лет 14–15 и отчим попытался ее изнасиловать. Она тогда вырвалась, убежала к бабушке, долго ревела, не в силах сказать ни слова. Когда бабушка поняла, что произошло, она позвонила отцу Марии.

— У меня папа — прокурор, он отчима потом просто посадил. А мама узнала обо всем, когда через несколько часов после звонка бабушки к нам домой приехал папа, запинал ее в угол, кричал: «Убью!» — вспоминает женщина.

После этого мать запила, а Мария уехала жить к отцу — но через год вернулась назад — не ужилась с его новой женой. Мать к тому времени сильно пила. Дома постоянно были какие-то посторонние люди. Как-то раз, когда мать напилась и заснула, ее собутыльник попытался изнасиловать Марию — ей тогда было 16 лет.

Она выбежала из дома в ночнушке и пришла на железнодорожный мост. Там ее увидел Антон (имя изменено. — Прим. ред.), вытащил из-за ограждения и привел к себе домой.

Антон — дальний (но не кровный) родственник Марии. Она знала его с детства, он был старше на 12 лет, виделись на семейных посиделках.

— Он не спал со мной. А я влюбилась, наверное, воспринимала его как спасителя. Сама пришла к нему, в том числе и в кровать, — говорит Мария.

Она забеременела, и они с Антоном поженились. «Это был брак, чтобы сбежать», — объясняет она.

О том, что у нее ВИЧ, Мария узнала, когда обследовалась во время беременности. Шел 2005 год, ей почти исполнилось 18 лет. В Слюдянке, где жила Мария, ничего не слышали об антиретровирусной терапии, которая останавливает прогрессирование болезни, позволяет жить полноценно и иметь здоровых детей. Марию отправили на аборт и сказали, что жить ей осталось лет пять. В российской глубинке интернет тогда едва появился, телефон у Марии был кнопочный, узнать информацию о диагнозе было, в общем-то, негде.

— Говорили, что я буду умирать жутко, вся сгнию. Это был шок, у меня было несколько попыток суицида. Это очень большая психологическая травма, я потом много лет не могла принять свой диагноз, — рассказывает Мария.

О своем ВИЧ-статусе Мария узнала чуть ли не самой последней. А первой — ее мама. Инфекциониста в маленькой больнице не было, так что положительный тест Марии на ВИЧ пришел ей. В тот же день она упала с инсультом. Мария же узнала от других врачей. От них же узнал и весь город. Новость подхватили мгновенно и с радостью: «У дочки прокурора ВИЧ!»

Антон тогда то ли был на вахте, то ли просто куда-то уезжал. Мария пошла было за поддержкой к брату — оказалось, что он уже всё знал, и просто ее выгнал: «Не приходи сюда, заразная, тебе здесь больше делать нечего, у меня дети». Отец сказал, что Мария опозорила семью. Остальные родственники тоже восприняли в основном враждебно, поддержал только двоюродный брат. Когда родня стала особенно активно нападать на Марию, он пришел и сказал: «У меня тоже ВИЧ, и что теперь?» На самом деле у него никогда не было ВИЧ-инфекции.

Антон, как позже выяснилось, знал свой диагноз, но считал, что ВИЧ не существует и «это заговор». Вскоре они развелись. Сейчас Мария уже простила его, но тогда не могла принять, что он так с ней обошелся, кроме того, не хотела мириться с его образом жизни. Мария, несмотря ни на что, все-таки смогла хорошо окончить школу и поступить в вуз (у нее педагогическое образование). Антон же ни к чему не стремился, не работал и употреблял наркотики. Узнав о диагнозе, Мария приготовилась умирать — пустилась во все тяжкие.

— Я урод в семье, я пошла отовсюду вон, мне некуда приткнуться. И я бухала год. Хотела даже забрать документы из университета — ну а зачем мне это, всё равно помирать, — вспоминает она.

На этот период «всё равно умирать» и пришелся секс с Олегом, который через несколько лет после этого ее избил. Мария до сих пор относится двояко к тому, что произошло между ними. С одной стороны, говорит, что чувствует стыд и свою вину. Именно поэтому она и не стала тогда писать заявление. С другой — думает, что половой акт с пьяной спящей девушкой — скорее, изнасилование, чем секс.

— Я сейчас себя не оправдываю, но я считаю, что в заражении ВИЧ-инфекцией виноваты оба партнера. Я и мужа своего давно простила, потому что если два взрослых дееспособных человека по обоюдному согласию занимаются сексом, значит, они оба ответственны. Второй партнер ведь тоже может настоять на презервативе, а это дает стопроцентную защиту от ВИЧ. Олег вел неразборчивую половую жизнь, если честно, может быть, этот ВИЧ даже не от меня, если учесть, что Иркутская область сильно заражена, а у него каждую неделю по две новых сексуальных партнерши, и он не приемлет презервативы. Я себя опять же не оправдываю, мне в любом случае стыдно за эту ситуацию, я чувствую тревогу за этого человека, за его семью, за женщин, с которыми он спит, — говорит Мария.

О том, что терапия от ВИЧ существует, Мария узнала через четыре года после инфицирования, в 2009-м. Но лечиться начала не сразу — была ВИЧ-диссиденткой, считала, как и ее бывший муж, что «всё заговор».

В итоге в 2010 году Мария попала в больницу: «С пневмоцистной пневмонией, туберкулезом и всеми прелестями СПИДа» (сегодня стадия СПИДа обратима при приеме терапии. — Прим. ред.). С этого момента Мария принимает терапию и помогает другим принимать свой диагноз.

«Я оказалась в инвалидной коляске, потом выкарабкалась. Я видела, как люди вокруг меня умирают пачками, и сказала: "Господи, если я выживу, я сделаю всё, чтобы помочь таким дурочкам, как я, не дойти до такого состояния"», — вспоминает Мария. Встав на ноги, она стала равным консультантом для людей с ВИЧ.

К этому времени она уже переехала из своего маленького города в Иркутск. Но пришлось вернуться — слегла после еще одного инсульта мать, за ней нужно было ухаживать. Ситуация осложнялась и тем, что у Екатерины под опекой был внук — его отец, брат Марии, погиб.

Наступила нищета. Жили на опекунское пособие, пенсию мамы по старости и крошечное пособие по уходу за больным.

— Я пыталась найти какие-то подработки, но в деревне это сложно, а в город ездить, оставлять маму и племянника возможности не было. Иногда полы мыла в подъезде. Некоторыми работами я физически не могла заниматься, даже если меня готовы были взять — я тогда еще не окрепла после своего СПИДа, весила 45 килограммов, тяжести таскать не могла. Денег хватало на еду и самые необходимые вещи: маме нужны были подгузники, массаж. Себе я ничего не покупала, я точно не знала, что такое пойти сделать маникюр или ресницы, — вспоминает Мария.

После маминой смерти Мария вместе с племянником, над которым сама оформила опеку, перебралась в Иркутск — жили втроем с ее гражданским мужем. Но хеппи-энда не случилось, партнер оказался абьюзером. Марии пришлось бросить заниматься ВИЧ-активизмом, к которому она было вернулась, чтобы успокоить мужчину, который ревновал к каждому встречному. Он мог приковать Марию к батарее, а однажды сломал ей позвоночник. Проведя несколько лет в аду, женщина сбежала назад, в Слюдянку, в нетопленный мамин дом.

Устроиться в родном городе в школу (Мария преподаватель) она даже не пыталась. Сразу же договорилась с директором в соседней деревне. Но через три месяца сплетни долетели и туда.

— Директор говорил, что, конечно, жаль терять такого специалиста — это ведь редкость, чтобы магистр преподавал в школе. Сказал: «Мне не хочется, но напиши, пожалуйста, заявление на увольнение, потому что родители меня сожрут», — рассказывает она.

Потом Мария открыла небольшой бизнес — торговала рыбой. В какой-то момент она смогла позволить себе позволить нанять продавца и снова начать помогать людям с ВИЧ.

Стала работать в ВИЧ-сервисных организациях, заниматься защитой прав пациентов и часто слышала в органах власти: «Зачем тебе эти спидушники сдались, иди лучше детей защищай». Несколько лет назад Мария Петрова открыла свою организацию «Сибирячки Плюс» — и одновременно открыла лицо.

— Я поняла, что жизнь свяжу с ВИЧ-активизмом. Я хочу, чтобы люди видели, что ВИЧ-положительные не маргиналы, а обычные люди, которым не повезло, чьи-то друзья, соседи. Я записывала ролики, где мои друзья, маникюрша, татуировщик, стоматолог говорят, что они знают, что у меня ВИЧ, и не боятся меня, — говорит Мария.

На момент, когда она открыла лицо, у нее были отношения, которые длились уже три года. Мужчина не имел статуса, но знал, что у Марии ВИЧ, его ничего смущало. После того, как по телевизору показали документальный фильм, в котором снялась Мария, всё резко изменилось.

— Он позвонил мне в ярости, потому что о моем статусе узнали его мама, папа, брат — и далее по списку. Он разорвал со мной отношения и еще год приносил маме справки, что у него нет ВИЧ. В порыве ярости кричал дико обидные слова, говорил: «Я тебе на дверях напишу "Тварь спидозная", раз мои родители знают, пусть и все знают», — вспоминает она.

С Олегом после того, как он ее избил, Мария больше никогда не общалась. А бывший муж Марии так и не начал принимать терапию и умер в 2016 году.

Напоследок Мария говорит:

— Мне 36 лет, я взрослая тетка уже, но я по-прежнему не умею строить отношения с мужчинами, доверять людям. Я проработала это всё с психологом — но неприятие всё равно осталось.

Ранее мы писали о том, как обстоят дела с лекарствами от ВИЧ в России. Читайте также интервью с блогером-миллионником о поддержке людей с ВИЧ и истории людей, заразившихся ВИЧ после секса. А вот здесь — рассказы мигрантов, которых выдворяют из России из-за своего диагноза.