«Он подумал, что Женя ко мне пристает»: как живет пара бездомных, где она без ног, а он с ДЦП

Я писала и стирала этот текст не один раз. И каждый раз он мне казался постыдным, грязным, никому не нужным. Это жизнь за гранью, которой я стала невольным свидетелем. Мне сначала хотелось помочь этим людям, потом — всё забыть. Но я продолжаю видеть 52-летнюю Нину без ног, просящую милостыню на саратовской улице, вижу ее 29-летнего «мужа» с ДЦП, который ходит по своим «делам». Я знаю, в какой заброшке они живут. И считаю, что должна рассказать эту историю, потому что она про людей, о которых лишний раз не напишут: они — бездомные, но всегда среди нас. Подробности — в материале журналиста 164.RU Виктории Федоровой.

В тот день лил дождь, я находилась в Ожоговом центре ОКБ и знакомилась с работой врачей, историями пациентов. Вместе с заведующей 1-м ожоговым отделением Ириной Беляниной мы зашли в палату с яркими маками на голубой стене.

«Нина, поговори с журналистом, может, помогут тебе с инвалидной коляской», — говорит заведующая Ирина Борисовна. И я вижу на постели женщину с отпечатком сложной судьбы на лице и без обеих ног — ампутированы на уровне коленей. Нина смачивала пальцы слюной и потирала место на руке, откуда был снят лоскут кожи для аутодермопластики. Она говорила плохо, проглатывая слова. Так началось наше знакомство с Ниной.

У Нины отморожение нижних конечностей 3–4-й степени. Она потеряла обе ноги не сразу, а по очереди. Сначала у нее был протез, но она всё равно не ходила с ним, а ползала. И продолжала спать на улице. У женщины были родители, есть сестра, семья родом из Новобурасского района. Но Нина обосновалась в Саратове, училась на швею, потом работала уборщицей. А потом ее жизнь скатилась на дно. Не без помощи алкоголя, конечно.

— Я просто шесть лет жила на улице: то на трубах, то под трубами, то в люках, — внезапно начинает Нина. — В соццентр не обращалась. Говорила пацанам: «Давайте комнату снимем». Они: «Давайте». Но потом выпьют, и им не до этого. Зимой в первый раз было много одежды, но на ногах просто джинсы, носки и войлочные сапоги. Ноги болели, но я думала, может, маловаты сапоги или что. Не придавала значения, ну болят и болят, пройдут.

А потом Нина сняла сапоги, носки и увидела, что ее нога почернела. Так ей отняли сначала правую ногу, потом левую на границе нижней и средней части бедра. Нина не показалась мне расстроенной или убитой горем. Она рассказала про своего 29-летнего друга Женю, с которым живет вместе и который должен забрать ее из больницы. На тот момент она уже порядка двух месяцев находилась в медучреждении, ей сделали две операции. Культя аккуратно сшита, рана зажила. Нина мне рассказала, что ее Женя снял комнату, в которую она поедет после выписки. Я вызвалась помочь и отвезти ее на такси до дома.

В назначенный день я снова вернулась в ожоговый центр. Там уже был Женя, который деловито собирал вещи Нины. Санитарочка бережно ее одевала, а заведующая Ирина Борисовна давала рекомендации. Как надо обратиться в соццентр, прикрепиться к поликлинике, встать на учет, оформить инвалидность, продолжить лечение хронических заболеваний. Заведующая снабдила ее необходимыми телефонами, также оставила телефон фонда «Хорошие люди», которые тоже курируют Нину. Казалось, за ней присматривает куча людей. Ирина Борисовна дала ей с собой две тысячи рублей из своих личных денег.

— Она нам уже как родная стала, мы здесь и ее день рождения застали, и с 8 Марта поздравили, — рассказала врач. — Нина, я тебя прошу, потрать деньги на что-то действительно нужное на первое время.

Широкоплечий санитар с легкостью подхватил Нину и усадил в инвалидное кресло. Медперсонал и правда провожал Нину как родную. Мы все спустились в приемное отделение, ждали такси.

— Нина, береги себя, ноги отнимать уже некуда, — напутствовала заведующая.

Нина подняла вверх руки.

— Руки-то еще остались! — прозвучал ее черный юмор. При этом она сидела в обнимку с Женей, и вся ситуация выглядела как сюр в фильмах Балабанова.

Санитар снова подхватил Нину на руки и усадил на заднее сиденье такси. В тот момент я еще не оценивала тяжесть ситуации и спросила у Жени:

— А ты сможешь донести ее до дома?

— Разберемся! — мужественно ответил тот.

Мы поехали. Нина с Женей ворковали на заднем сиденье как голубки.

— Я ее с вами не потащу потом, так и знайте, — сообщил мне таксист, увидев, что женщина без ног.

Иной раз люди мрачно шутят: «У нас всё в жизни как в фильмах Балабанова». На маркетплейсах даже продаются прозрачные наклейки с именем режиссера, чтобы посмеяться над обыденностью. Когда мы доехали до дома Нины с Женей, их обыденностью оказалась старая обшарпанная общага, о существовании которой я даже не подозревала. Вокруг цивилизованные многоэтажки. Женя вытащил Нину из машины и усадил на землю. Таксист уехал.

— Я не смогу ее донести на 3-й этаж, — покачал головой Женя.

— Давай покурим, — первым делом сказала Нина.

Женя достал одну сигарету из пачки, выкурил до половины и передал ей.

— Чем ты занимался, пока Нина была в больнице? — спросила я.

— Делами, узнавал, как ей оформить инвалидность, искал работу, но у меня нет документов, я их потерял, поэтому не берут.

— А кем ты работал?

— Дворником, но сейчас без документов и дворником не берут.

Я заметила, что у Нины простенький кнопочный телефон, у Жени современный смартфон, и он может сидеть в интернете. Он решил сначала отнести ее вещи из больницы в комнату. Я осталась на улице с Ниной и смотрела на нее сверху вниз. Не знала, что сказать.

— Как же ты докатилась до такой жизни, Нина? — этот вопрос вырвался сам собой.

Та промолчала. Вернулся Женя, мы подхватили ее под обе руки и понесли в общагу.

Общага встречала нас темными коридорами с прогнившими полами и тусклым мерцанием лампочек. Нина была тяжелее, чем казалось, приходилось останавливаться на отдых. Откуда ни возьмись из тьмы появилась пьяная жительница общаги — черноволосая женщина лет 40 с остатками былой красоты на лице и перегаром. Состояние ее было далеко от адекватного, она причитала: «Это кто вы такие, я вас впервые вижу, это же надо такое видеть», — и путалась у нас в ногах. Я оставила Нину на втором этаже и пошла на улицу искать кого-нибудь, кто бы помог освоить последний пролет. Вызвался помочь мужчина в спецовке.

— Ты кто такой? — накинулась на него черноволосая бестия.

Мужчина удивленными глазами посмотрел на нашу странную компанию. Я ему говорю: «Не обращайте внимания, мы ее даже не знаем!» Мужчина подхватил Нину, но обывательница общаги преградила ему путь.

— Уйди с дороги! — гаркнул он.

— Да пошел ты на хрен отсюда! — крикнула та. — Ты даже не знаешь, кто я такая! Еще будет мне указывать!

— И знать не хочу! — мужчина бросил Нину снова на лестничный пролет и в ярости ушел. Мы с Женей поняли, что дальше только сами.

Ключи от комнаты Женя потерял, поэтому дверь была открыта. Он потерял их уже во второй раз и стеснялся опять обращаться к хозяйке. Воровать тут нечего. Комната максимум девять метров. Старые обои, занавески, Библия и иконы на тумбочке. Замызганная электроплита. Есть зеркало со стаканчиками под зубные щетки и пасту. Абсолютно пустой холодильник. Шкафа нет, потому что одежды как таковой у наших жильцов тоже нет. Всё, что нужно, они берут в фонде «Хорошие люди». Мы последним общим усилием усадили Нину на кровать.

— Осторожно с кроватью, ее брат сломал, — сообщил Женя.

— Как это сломал?

— Пили, вот и сломал, — просто обронил он.

— Что у вас поесть?

— Ничего.

Я попыталась мыслить логически, предложила купить поесть. Женя опять ответил: «Разберемся», и они снова раскурили с Ниной одну сигарету на двоих. Дальше начались поистине тарантиновские диалоги.

— Как вы познакомились? Нина рассказывала, что у церкви, когда просили милостыню.

— Там немножко другая история была, мы сидели у церкви, пришел муж Нины и ударил меня с ноги, — ухмыльнулся Женя. — Приревновал.

— Муж? А где он сейчас?

— Сидит, — ответила Нина.

— За что сидит?

— За изнасилование, — хором ответили они.

— Просто он подумал, что Женя ко мне тоже пристает, как его брат. Но спустя время они помирились, мы начали в гости к нему ходить на квартиру, — продолжила Нина.

— А потом его посадили?

— Да, к нему привели одну девушку в гости. Мы спросили: «Можно она к нам придет?» Он сказал: «Пускай приходит», а потом начал к ней приставать.

— А сколько ей лет?

— Ему 53, а ей 30 с чем-то.

— Вы у него жили, да? А потом куда делись?

— А потом заброшки.

— Вы сейчас живете как муж и жена?

— У нас скоро год уже в мае, — с гордостью сказала Нина.

Женя рассказал, что он из детдома, так же как его брат-близнец, который недавно вернулся из реабилитационного центра. Ждет квартиру как сирота уже 12 лет. Говорит, что как минимум раз в месяц ездит в Министерство ЖКХ, узнает, как продвигается очередь. Ему отвечают: «Очередь большая, ждите». Женя говорит, что он в очереди «двухтысячный с чем-то».

— У вас любовь? — возвращаюсь я к разговору об их необычном союзе.

— Почти, — отвечает Женя.

— Не можешь ее бросить? Квартиру получишь и скажешь: «Всё, пока»?

— Не хотела бы, — смущенно шепчет Нина.

— Попытки были, конечно, разойтись, но не получилось, — говорит тот.

— Любишь?

— Люблю, конечно.

Нина нежно смотрит на него. Я осматриваю местность. Туалет в общаге в конце коридора — просто унитаз, вкопанный в пьедестал из цемента. Есть умывальники, душа нет. По словам Жени, рядом есть баня за 400 рублей. Он одет чисто и свежо. Нина тоже, ведь она только что из больницы, где было всё. Я замечаю, что в комнате нет судна, которые нужны инвалидам.

— У меня есть влажные салфетки, — говорит Нина. — А раньше, когда мы жили в заброшке, я ходила в пакетик.

Я принимаю решение уйти, чтобы подумать, что делать дальше. Хватит на сегодня этих реалий.

— Вы будете писать о нас? У меня был знакомый блогер, видео снимает обо всём, но никогда ничего не меняется, — бросил мне напоследок Женя.

Через несколько дней я решила обратиться в фонд «Хорошие люди», который курирует нашу пару. Думала, что можно помочь предметами обихода, техникой: у них в комнате даже нет телевизора, микроволновки. Сложно даже представить, чем еще тут можно заниматься вдвоем целыми днями, как не пить. Хотя, может, в других комнатах получше: где-то я видела пластиковые окна, значит, кто-то следит за жильем. Но Женя сказал, что там все живут без телевизора, как они. Видимо, спасает Библия.

Пока шла к нужному адресу, встретила Женю. Он был трезвый, выглядел опрятно, сказал, что идет по своим делам. А из общаги их выселили. Хозяйка комнаты не приняла новых жильцов.

— Где вы теперь живете?

— В заброшке, — Женя махнул в сторону разрушенного здания без окон.

Фонд социальной поддержки «Хорошие люди» оказывает помощь пенсионерам, одиноким мамам, людям, попавшим в тяжелую ситуацию, инвалидам в Саратове и области. Здесь очень приветливые сотрудники, в офисе много одежды, которую могут выбрать и забрать себе нуждающиеся. Есть предметы личной гигиены, продукты. Мне рассказали, что за судьбой Нины там следят давно, пытаются помочь всем необходимым. Несколько раз находили комнаты для проживания, но пара там не задерживалась. Есть вариант устроить Нину в Саратовский центр социальной адаптации для лиц без определенного места жительства. Там ей помогут с оформлением инвалидности, самообслуживанием. Но Нина туда не спешит. Тем более пока тепло, и она на улице не мерзнет. Решается вопрос хотя бы с инвалидной коляской.

Я иду в заброшку, чтобы проведать Нину. Зашла. Никого нет. Походила по комнатам. Пыталась представить, как Нина тут переползает через кучи мусора. В одной из комнат виднелась застеленная кровать. Послышался шорох, будто в здании кто-то есть, и я, словно вор, поспешила убраться из дома, который кому-то стал ночлегом. Мне показалось, что я вторглась на чужую территорию и не надо никому помогать, пока тебя об этом не просят. Это их жизнь. Их право. Их свобода.

Нина опять сидит у магазина на центральной улице.

— Подайте, сколько не жалко, — говорит она мне, не узнав в другой одежде.

— Нина! Это я, Вика, как так, ты снова оказалась на улице?

— Вот так, теперь мы живем в заброшке, — как будто улыбнулась она, вернувшись в свою естественную сферу обитания. — Там даже мебель есть! Но нет электричества. Возьми себе коробку яиц, нам дали, а варить их негде.