Сибирская резня бензопилой: слесарь бросил работу и стал скульптором — он оживляет старые пни и ставит языческие капища

Большую часть жизни Илья Давыдов прожил в Новокузнецке, и был, что называется, обычным образцовым гражданином: отслужил в армии, работал на металлургическом комбинате, был на хорошем счету у начальства. А потом переехал в Новосибирск и превратился из обычного, хоть и опытного рабочего в скульптора, который при помощи бензопилы и стамесок создает удивительные фигуры. Их не выставляют в музеях — зато их можно потрогать и даже увидеть под собственными окнами.

Мощная бензопила касается огромного, векового соснового бревна, в воздух поднимается фонтан мельчайших опилок. Кажется, что инструмент, несмотря на относительно скромный размер, вот-вот разрежет дерево пополам. Но у человека с пилой в руках на него свои планы. Зубцы пилы едва касаются бревна то справа, то слева — как будто нежно поглаживают. Из бревна проступает огромная медвежья морда с уже разинутой пастью. Пока еще грубоватая, без зубов, со схематично намеченным мехом, с грубо обозначенными глазами — но медведь уже узнаваемый, яростный и мощный.

Его создатель откладывает пилу, берется за стамеску и прилаживается к носу деревянной морды. На землю падает щепка, будто зверь нечаянно вдохнул ее и досадливо чихает.

— Это я часа три поработал, — говорит создатель медведя Илья Давыдов. — Сейчас, перед вашим приездом, чуть-чуть поправил.

Еще десять лет назад, переезжая в Новосибирскую область из родного Новокузнецка, Илья Давыдов вряд ли подозревал, что скоро его жизнь изменится кардинальным образом.

— В первый раз я попробовал резать из дерева еще в детстве. Никаких резцов специальных у меня не было — просто ножик, сделанный из полотна ножовки. Мы посмотрели какой-то фильм про индейцев, и я решил сделать тотемный столб. Маленький такой, можно сказать, для муравьев, — скульптор улыбается. — А так никакого художественного образования у меня нет, разве что папа мой ходил какое-то время в художку и что-то мне показывал. Больше даже критиковал за то, что у меня руки не оттуда растут.

Правда, окружающие так явно не считали: уже на срочной службе Илью взяли в число тех солдат, которым доверили переделку ленинской комнаты в комнату отдыха. Рядовой Давыдов с энтузиазмом участвовал в изображении среднерусского пейзажа на три стены, но художником себя не почувствовал. Но там же, в армии познакомился с сержантом, который вырезал из дерева украшения для псевдокамина, вспомнил свой детский опыт и заинтересовался резьбой — пока как хобби.

Профессию же, наоборот, выбрал не то чтобы очень творческую: больше 15 лет Илья Давыдов проработал на заводе. Сначала слесарем-ремонтником, потом — тоже слесарем, но на участке термоуплотнения: изготавливал арматуру, уголки и другой металлопрокат. Работа безусловно важная, но фантазии определенно не требующая. Да и материал в руках — не очень живой.

Рабочий продолжал вырезать деревянные панно и статуэтки, но в свободное время, в подарок или для себя.

— Мы переехали из Новокузнецка в Новосибирск, — продолжает он. — Я тут тоже немного поработал на производстве, наладчиком станков — термопласт-автоматов. Но это работа грязная, да и платят за нее не то чтобы очень хорошо. И жена сказала: «Хватит заниматься ерундой. Делай то, что тебе нравится и что уже приносит пользу».

И Илья начал резать по дереву уже профессионально.

Популярная пару лет назад шутка высмеивает выгорание от работы: в ней все офисные работники вечером ложатся спасть, а утром, будто в игре «мафия», просыпаются все, кроме одного — того, который просыпается уличным художником в Париже.

Пробуждение слесаря Ильи Давыдова в качестве скульптора продолжалось несколько лет. Он экспериментировал с формами, размерами и настроением. Одни работы — мрачновато-мистические, в духе славянского фэнтези, другие — будто фотографические копии древних идолов, третьи — веселые, хулиганские, как будто сошедшие со страниц детских книжек.

Заниматься исключительно творчеством, разумеется, не выходит: художник голодным быть, вопреки расхожей фразе, не должен, особенно если у него есть семья. Так что у Ильи появилась целая деревянная стая кормильцев — белочек и медведей.

— Почему-то в основном именно медведей заказывают, — смеется скульптор, оглаживая все более живую морду хозяина тайги, будто вырастающую из соснового бревна. — Разве что вот таких оскалившихся реже заказывают: медведи же в природе спокойные — это не волки, которым приходится добиваться иерархии в стае. Медведь и так знает, что он в тайге самый сильный. Иногда заказчик вкладывает в мою работу какой-то магический… нет, скорее духовный смысл. И иногда человек заказывает медведя, потому что считает, что он и есть медведь. А это далеко не всегда так.

Скульптор лукаво улыбается. О клиентах он рассказывает коротко и без подробностей: порой за тотемным животным приезжают и на «Гелендвагенах» с зеркальными номерами. Если и не хозяева тайги, то кто-то на доверенном у них положении, и не факт, что владеющий чувством юмора.

Впрочем, приходилось ему встречаться и с другими заказчиками, куда более миролюбивыми и умеющими посмеяться над собой.

— В подарок на юбилей свадьбы мне заказали фигуру барана, на котором стоит журавль. Мы идею немножко переиграли, я сделал журавля в летной шапке, в шарфе, как у автомобилистов прошлого века, который на этом баране сидит, — с удовольствием вспоминает скульптор. — Я не удержался и узнал, что это значит. Оказалось просто: муж — упертый, как баран. А жена — Журавлева.

Со стороны руки художника движутся так легко и плавно, что кажется: стамеска его идет не по твердому дереву, а по чему-то живому, податливому и свежему, вроде яблока.

На самом деле, это опыт. Сосна — далеко не самый простой материал, хотя и не самый сложный.

— У сосны видно ярко выраженную структуру, твёрдые и мягкие волокна, годовые кольца. У кедра они меньше заметны, потому что они более равномерные, нет эффекта «стиральной доски», когда волокна разные по плотности, — объясняет резчик. — Поэтому кедр и долговечнее, потому что у него такой разницы в слоях нет, и потому расслаивается он медленнее. Хотя, конечно, это тоже сосна. Настоящие кедры растут только на Дальнем Востоке и в Ливане, и вот из Ливанского кедра порезовать мне еще не приходилось. А было бы очень интересно.

Резать проще по сырому дереву, но толку от этого не будет: окончательно просохнув, скульптура пойдет трещинами. Самая же тяжелая работа поджидает скульптора в новосибирских дворах, где он превращает уродливые, невыкорчеванные пни в удивительных животных и персонажей сказок и песен. Правда, кто или что получится из мертвого дерева, решают не только заказчик и художник, но и сам пень.

— Самое-самое противное — с кленом работать: он очень твердый и расслаивается. Все фигуры, которые можно найти по дворам, сделаны из тополя и клена, иногда, редко, встречается карагач, — объясняет Илья Давыдов. — И кроме того, что мы советуемся с заказчиком, нужно смотреть, что вообще из этого можно сделать. Например, был случай, что по проекту я должен был сделать орангутана. Там его само дерево показывало: был нарост, как будто морда, два ствола росли от развилки, как поднятые руки. А когда начали работу, оказалось, что дерево внутри пустое, орангутан бы развалился. Так что пришлось обойтись совой с поднятыми крыльями.

Восемь лет назад Илья Давыдов получил по-настоящему большой заказ: в Бердском остроге хотели установить огромного деревянного стрельца в форме XVII века. В процессе работы он понял: ни миниатюры, ни панно не приносят ему такого же удовольствия от работы, как парковая скульптура.

— Я его делал месяц. Для меня тогда казалось вообще невероятным сделать такую фигуру большую: два метра высотой, из кедрового бревна, диаметр которого был больше 60 сантиметров. Когда мне его привезли, бревно было еще сырым и весило почти 4 тонны. Я потратил много времени, много сил, — вспоминает Илья Давыдов. — Но как раз после этого стрельца я начал участвовать в конкурсах, фестивалях.

Бердский острог в итоге так и не открыли, зато Илья Давыдов стал известен сначала в Новосибирске и области, а потом и за их пределами.

Стоимость деревянных фигур — от 10 до 100 тысяч рублей, и один из самых щедрых заказчиков художника — город Новосибирск. Совсем недавно Илья Давыдов закончил работу над фигурами, установленными в «Сквере сказок» на улице Ленина — работа была большая, интересная и выгодная. На вопрос, не скучно ли теперь вырезать очередного медведя, скульптор смеётся:

— Ну, я скорее ремеселенник. Кто-то должен и медведей резать.

Похоже, это кокетство: заказы, которые получает Илья Давыдов, мишками не ограничиваются.

— Я интересуюсь нашей дохристианской культурой — не до фанатизма, конечно, но когда мне поступил заказ на изготовление столбов для капища, мне это показалось очень интересным. Сначала я сделал маленькие фигурки, а потом уже здесь сделал большую фигуру из 6-метрового бревна. Высота получилась 4,5 метра. Сейчас оно установлено в частной усадьбе, — говорит скульптор.

К дохристианской истории, мистицизму, даже фэнтези он явно неравнодушен. Среди работ Ильи Давыдова и шаман, и будто сошедший с картины Константина Васильева старик-отшельник с филином, и сурово-величественные древние славянские боги. В общем, при должной фантазии за шамана, мага можно принять и его самого.

Особенно когда с носа неоконченного деревянного медведя падает очередная деревянная стружка — как будто зверь дышит.