Почему обжалование приговора «Зимней вишни» — не просто формальность. Поговорили с адвокатами Генина и Бурсина

Тарасюк: «Обвиняемых никуда не отправят, пока приговор не вступит в законную силу, а это произойдет только после того, как будет рассмотрена апелляция.

Я буду стараться донести до апелляционной инстанции простую истину — доводы защиты, которые были изложены, ничем не опровергнуты. Заводский суд в приговоре сказал, что не может согласиться с доводами защиты, считает позиции подсудимых, их защитников и избранный нами способ защиты несостоятельными, поэтому отверг их. Если проще: защита якобы подогнала факты под ту позицию, которую себе придумала».

Тарасюк: «Мы в рекордно короткие сроки рассмотрели это дело, говорить о затягивании глупо. Когда заходили в процесс, пришли к выводу, что как минимум года три будем рассматривать, хотя бы потому что огромное количество потерпевших (около 450 человек. — Прим. ред.) Но мы работали в очень интенсивном режиме, поначалу вообще от зари до заката, с 15-минутным перерывом на гигиенические процедуры, что сравнимо с пытками».

Полковников: «У меня в начале этого процесса заканчивалось другое дело. Мы сидели в суде 3,5 года. Там было 100 томов, один эпизод и много потерпевших. А здесь с условием пандемии быстро рассмотрели (чуть больше двух лет. — «Прим. ред».)».

Полковников: «Этот вопрос остался открытым. У нас есть конкретные данные, что первая информация от диспетчеров поступила в 16:18 — прошло 9 минут после того, как прибыл Бурсин. Про людей около эвакуационного выхода вообще не было информации, в эфире про это ни одной фразы нет. Единственный звонок, который поступил оттуда в 112, был перенаправлен в службу газа — и всё».

Тарасюк: «Да, и звонок приняла бабушка, которая заваривала доширак и спросила: "А чего ты мне-то звонишь, тебе к пожарным надо". Эта информация есть в деле». (В тот день из-за высокой нагрузки на номер 112 звонки вместо МЧС отправлялись напрямую во все остальные структуры, имеющие отношение к системе: скорую помощь, полицию, службу газа. — Прим. ред.)

Полковников: «Я думаю, диспетчеров не привлекли, потому что не было такой цели. Пожарные ходили, осматривали всю территорию, потому что конкретики не было. Сказали бы Бурсину, что в кинозале на 4-м этаже находятся люди, он бы организовал все звенья по направлению. Может быть, не всех, но кого-то спасли, я так думаю».

Тарасюк: «В обвинении указано, что 19 минут продолжали поступать звонки. И никто не говорит, что они поступали куда угодно, но не Генину или Бурсину. Почти все подразделения выехали с информацией только о задымлении на 4-м этаже и кровле».

Тарасюк: «У Бурсина есть абзац в обвинении, что он, в числе прочего, не организовал работу звена Генина. Следствие сделало всё, чтобы как можно больше запутать ситуацию со стороны пожарных, организовать нагнетание обстановки вокруг них с целью вуалирования, что доказательств их виновности как таковых нет.

Если есть эта фраза, что Бурсин не организовал работу звена, то на Генине какая ответственность? Суд объединил эти дела, я считаю, только из своих ведомственных интересов. Не потому, что нам хотели хорошо сделать, а чтобы минимизировать процессуальные издержки».

Полковников: «Если бы оставили отдельное дело Бурсина, наверное, для большинства участников процесса дошло, что мы пытались выяснить, могли они или нет исполнить свои должностные обязанности. Установлено в суде — в ТРЦ не было никакой сигнализации, системы пожаротушения, система дымоудаления не рабочая, администрация ТРЦ не провела до конца эвакуацию людей, они не знали, сколько и где остались люди, не сообщили прибывшим пожарным эту информацию. А это всё является препятствием к исполнению служебных обязанностей пожарных».

Тарасюк: «Потому что у следствия были показания Ананьева, что он встретил кого-то, пытался сказать что-то, есть видео, подтверждающее это. И просто стечение обстоятельств, что это звено Генина. Другие звенья да, были, но на чём виновность доказывать? Обвинение Генина по сути построено на двух "китах" — показания Ананьева и Колобовникова (охранник, за которым побежало звено. — Прим. ред.). Всё, больше ничего нет.

Причем показания Колобовникова раскиданы по разным томам, часть из них есть в деле Бурсина, которых нет в деле Генина».

Тарасюк: «Колобовников говорил в первоначальных показаниях, что вел пожарных к людям, но через пару недель сказал, что вел к очагу. В суде он подтвердил все свои показания — и про людей, и про очаг. И это противоречие, куда же все-таки он вел, не устранили в суде. В приговоре нигде не оговаривается, почему суд принимает одни показания за истину, а другие — нет. Хотя суд должен мотивировать любое доказательство.

Ни один пожарный не был допрошен в суде как свидетель защиты, все они были допрошены стороной обвинения. Они говорили о нецелесообразности использования дымососов, использования световых тросов и прочего. В итоге их показания были расценены как ведомственные интересы и сговор. Я убеждена, и с каждым разом убеждаюсь всё больше, что никаких доказательств вины пожарных нет и быть не может».

Полковников: «Самый главный вопрос, который интересовал нас, пока шло следствие и суд, — если они сделали это, и это не так, то как должны были поступить? Абсурд ситуации заключается в том, что в приговоре нас тыкают, что пожарные не сделали это, и то, и всё. И при этом никто не говорит, а как надо было сделать. По закону суд должен был озвучить.

Мы ходатайствовали о проведении экспертизы, чтобы следствие провели и показали, каким образом тем составом звеньев и в тот промежуток времени нужно было спасти людей. Но суд отказал нам, мотивировав тем, что мы заявляем вопросы, на которые по сути специалист уже ответил: зачем нам экспертное заключение, если есть пояснения. Мы в этот момент даже в какой-то степени успокоились, подумали, что нас услышали. А в приговоре это было всё перечеркнуто тем, что ведомственные интересы».

Тарасюк: «Нам это непонятно. Они признаны виновными (Богданова, Судденок, Соболев. — Прим. ред.) в том, что сделали всё, чтобы процесс эвакуации был невозможен: пути были перекрыты, перегорожены, захламлены, завалены, что сделало невозможным процесс спасения. Но на это наплевать, вы, [пожарные], были обязаны».

Полковников: «Бурсину вменили, что он не создал звенья из двух человек для расширения зоны поисков людей. Но по уставу, звено из двух человек формируется, только когда нашли уже людей, для их быстрого спасения, но никак не для поиска. В приказе также есть оговорка, что в зданиях сложной планировки звено ГЗДС должно состоять не менее чем из пяти человек».

Тарасюк: «Фразу "Я защищаю героя" сказала первый адвокат Генина, но я с ней полностью согласна. Потому что он такой человек, его даже в СИЗО характеризуют положительно.

Когда мне позвонила жена Генина, я ничего не знала о деле, только про пожар в "Зимней вишне". А я начинала карьеру с диспетчера центрального пункта пожарной связи, определенную специфику знала, работала на крупных пожарах. И когда она сказала, что пожарного привлекли, я подумала, что это сюр. Через время у меня спросили, могу ли я кого-то посоветовать Бурсину. Единственный человек, в ком я уверена, как в самой себе — Александр».

Полковников: «Я знаю одно и убежден в этом — нет состава преступления. Я в суде попытался это донести исходя из того, что это не первое дело по халатности. Просто надо вчитываться или хотя бы желание осознать написанное в обвинении».