«Утром бомбежки прошли, все сразу начинают звонить»: медик из Кемерова рассказала, как спасала раненых в Донбассе

Осенью прошлого года врач из Кемерова с 45-летним стажем работы на скорой Вера Резниченко уехала в Донбасс. Видя с экрана телевизора всё происходящее в Горловке, где живут ее близкие, она поняла, что надо помочь людям, оказавшимся на передовой.

Перед поездкой медик говорила, что страха нет, но есть волнение — сможет ли она помочь.

— Вообще я переносила отпуск на осень, так как мне обещали билеты в Белокуриху, но, когда подошло время, сказали, что их не будет. Я так разозлилась, а еще посмотрела телевизор, он у меня, кстати, постоянно включен, увидела, как Мариуполь обстреливали, думаю, надо ехать. Зашла в администрацию, сказали, что идет сбор в Горловку, меня записали, и всё. В Минздраве за меня боялись, говорят, годиков мне много. Ну и что? Мы не стрелки, наше дело помогать. Не лезь туда, куда тебя не просят, под пули не суйся. На поле боя нам делать нечего, там свои медики. Я бы, конечно, хотела ознакомиться с обстановкой городского здравоохранения первичного звена. Что у них там, как оснащены? Может, как мы в период перестройки, когда, кроме аспирина, ничего не было, — делилась перед поездкой женщина.

Сегодня, в Международный день женщины-врача, она рассказала корреспонденту NGS42.RU, как прошла ее командировка в этой горячей точке, как живут и работают медики под постоянными бомбежками и какую роль в спасении военных играют бойцы ЧВК «Вагнер».

— В октябре, перед командировкой, вы мне рассказывали, что едете туда, потому что хотите помогать людям. С кем в итоге работали?

— В основном с военными, но были и гражданские. Мы работали в единственной оставшейся после обстрелов больнице в городе, там же и жили, нам выделили обычную двухместную палату. Семиэтажный корпус, в котором мы работали, пока еще целый. Но там бомбят, другие здания пострадали, та же водолечебница, где раненые проходили лечение.

Мы занимались сортировкой поступающих в приемном отделении. Мы, то есть я — врач, медсестры и санитары, заранее знали, когда нам привезут машины с ранеными, готовили каталки, носилки и прочее. Всех надо было в первую очередь раздеть. Вещи, в основном грязную и мокрую одежду, резали, потому что лишний раз человека шевелить нельзя: где-то переломы, жгуты кровоостанавливающие. Всю грязь оставляли, и отправляли их дальше, кого в операционную, если надо, на рентген, ну и прочее. Там уже решают, что делать с ранениями, застрявшими осколками, поврежденными костями. Много с осколочными ранами, пулевых меньше. Много с оторванными конечностями.

Гражданских тоже привозили, в основном с улиц. Я назначала им анализы, ЭКГ, прочие обследования, потом, совместно с местными врачами, решали, что делать с пациентом. Под бомбежками страшно, конечно, было. Ну когда-нибудь это всё кончится.

— Среди тех, кто через вас прошел, были кузбассовцы?

— Нет. С Ростова был парень, с Москвы, в основном все местные, горловские. Вообще учет там строгий, всё узнавали: кто, откуда, где ранение получил. И вагнеровцы были, те тоже сразу называли специальному фельдшеру, который только с ними работает, номера жетонов, позывные, есть ли заболевания какие — ВИЧ, туберкулез.

Меня знаешь какой случай впечатлил. Я везу парня на рентген, а навстречу идет пациент в пижаме, в киоск пошел или куда. И вот мой как закричит: «Старый, ты, что ли, живой?» Тот к нему подбежал, они так обнялись, радостные оба, чуть не плачут. Мой этот пациент говорит, что, когда бой шел, они видели, как тот упал. Всё вокруг горит, взрывается, к нему попытались подобраться, и никак не получилось, пришлось отступить. Думали всё, пал. А Старый говорит, в себя пришел, ночь, никого вокруг нет, пополз в сторону наших, и в какой-то момент его вагнеровцы заметили, которые на первой линии стоят. Они его подобрали, тут же в госпиталь отправили, спасли, считай. И вот такие они радостные были, искренние. Я не торопила их, не вмешивалась в разговор. Пусть, думаю, поделятся своими чувствами, мыслями, эмоциями, ведь они в одном блиндаже жили, с одной чашки-ложки ели, как говорится. Трогательно так.

— Жизнь в Горловке сильно отличалась от того, как вы себе это представляли? Вы же понимали, что там опасно.

— Мы приехали, и нам сразу показали, как убрать геолокации, наши телефонные карты убрали, поставили местные, чтобы не отследили, там строго с этим. Что интересно, люди при этом ходят на работу, общаются, живут. Утром бомбежки прошли, все сразу начинают звонить, спрашивают, целы ли их близкие, друзья. Видишь, как лица напряжены, пока ответа ждут. Потом, когда слышат родные голоса, сразу расслабляются. Поговорят и дальше работают. Вечером опять бомбят, и снова все обзванивать начинают.

По уровню обеспечения могу сказать, что всего хватает, — и в больницах, и в аптеках есть все необходимые медикаменты. Скорая там работает, всё есть, люди не ноют, просто делают свое дело.

Нас там на экскурсию возили, достопримечательности уцелевшие показывали. В храм местный, музей, в котором есть «комната Ангелов», типа нашего Парка Ангелов. Там вещи детей погибших собирают и посетителям фильм показывают документальный кадрами, где детишки по подвалам прячутся от обстрелов. Без слез, конечно, смотреть его нельзя. Надо по всему миру показывать его, чтобы все видели, как живут тут люди. Сейчас можно посмотреть фильм «Диагноз: жизнь», про врачей Донбасса, там тоже показывают, как и чем живут, людей спасают. Покажите читателям, как медики там справляются с работой.

Сейчас там наши люди работают, помогают им с другими вопросами. Вот представь, там восемь лет не было воды в городе, только привозная в бочках. Даже в больнице набирали в банки, в бутылки.

— Думаете еще ехать туда или хватило одного раза?

— Этот раз был некой разведкой боем. Мы тут подумали, решили нашим солдатам чем-нибудь помочь. Деньги собираем, дело добровольное, никого не принуждают, кто хочет, тот пишет бумагу — кто тысячу, кто две дает. Весной, наверное, снова поедем. Надо всё спланировать и скоординировать, рабочую группу создать, обсудить всё совместно с той стороной. Составить списки работы, ведь там люди без отпусков трудятся. Хотим, чтобы мы полноценно заменяли врачей, а не как интерны стояли на «принеси-подай».

Не знаю, конечно, тогда было страшновато. Сейчас уже есть навык, опыт, понимание той ситуации. Ну да, обстановка другая, но работа медиков та же самая.

После возвращения из командировки Вера Резниченко продолжает работать на скорой. Ранее медик рассказывала нам, что зарабатывает за 150 часов работы 40–42 тысячи рублей в месяц. Это оклад 13,5 тысячи, районный коэффициент, стаж работы на станции, ночные смены и прочее. Полное интервью о работе на скорой можно прочитать тут.

Ранее мы рассказывали, как Горловка связана с Кемеровской областью. В частности, в Кемерове погибли пожарные, в советское время эвакуированные из родного города и обустроившиеся в столице Кузбасса. Летом 2021 года власти региона подтвердили, что будут восстанавливать находящийся под бомбежками город, в первые месяцы СВО там работала делегация из кузбасских чиновников.