«Увидела обстрелы и решила ехать»: интервью с врачом, 45 лет работающей на скорой в Кемерове

«Только не пишите, сколько мне лет», — с этих слов началась наша беседа с врачом скорой помощи города Кемерово Верой Резниченко. В эти минуты она в составе бригады медиков-добровольцев едет в Донбасс, в город Горловку, с которым у нее связано много воспоминаний из детства и юношества. Трудовой стаж женщины поражает: 45 лет своей жизни она работает в медицине и на пенсию пока не собирается. В интервью корреспонденту NGS42.RU Александру Левчуку она рассказала, почему решилась поехать в город, который ежедневно обстреливают, о своем отношении к спецоперации, разнице между современной медициной и той, что была в СССР, и объяснила, почему порой так долго к пациентам едет скорая помощь.

— Проработав столько лет, вы можете вспомнить первого человека, которому помогли или, наоборот, того, кого не смогли спасти?

— Да их столько (пациентов. — Прим. ред.) было. В апреле 2023 года будет 45 лет, как я работаю на скорой. На «Зимней вишне» была, там не то что работать, там страшно было просто находиться, видеть людей, которые искали близких в списках. Это сейчас есть службы спасения, а в советское время не было. Провалился человек в колодец, ему надо помочь, и лезешь туда. Я даже спускалась в забой шахты. Сыро, что-то капает, темно, а там — пациент: мужчина ногу сломал. Сейчас нам по технике безопасности не положено. А как не лезть? Вот недавно, когда строили «Кузбасс-Арену», двое рабочих упали с вышки, потому что не закрепились. Мы приехали, народ кричит: «Скорей, скорей!» Я по лесам этим строительным полезла в яму. Парни родились в рубашках. Они упали рядом с арматурой, кости — ладно, срастутся, а если бы пропороло? Одного, самого тяжелого, на носилках рабочие унесли, второго на другой машине отправили. И вот как быть? Не полезешь — скажут, что стояла и ничего не делала.

Люди критикуют нас, что, мол, плохие врачи, плохо работают, а сами такие избалованные стали. Приезжаешь на вызов, сидит женщина, например, на обеих руках — по тонометру, говорит, что у нее давление. На вопрос: «Таблетку выпили?» — отвечает: «Нет, вас жду». И ничего не сделать, по стандарту даем капотен и сидим ждем, пока давление снизится у человека.

— А в это время кто-то может умирать...

— Да, а в это время где-то умирает человек от инфаркта. И таких вызовов 50–60%, люди и пожилые, и просто взрослые. С возрастными всё понятнее, они боятся, страдают, что могут просто не проснуться утром.

— Можете объяснить, почему скорые порой долго едут, от чего это зависит?

— Ну не все у нас доктора добропорядочные, некоторые боятся переработать, подолгу на одном вызове находятся. Самое интересное, что повлиять на них невозможно. По закону у нас нет регламента — разбирайся с пациентом сколько угодно времени. Второй момент — нехватка транспорта была и далекие вызовы. Но главврач старается, чтобы машин выходило как можно больше. Да и не секрет, что у нас большой отток врачей произошел в Москву, в Питер тот же. Когда я оканчивала учебу, никто никуда не бежал, оклады везде были одинаковые. Были доплаты, конечно, в том же Прокопьевске, но мы не завидовали и были равны. А теперь бегут. Хотя при правильной расстановке финансов на нашу зарплату вполне можно жить.

— И сколько вы получаете?

— У меня как у врача высшей категории оклад 13 500 рублей. Добавляем сюда районный коэффициент, стаж работы на станции, ночные смены, компенсации и прочее. Отработав 150 часов в месяц, я получу 40–42 тысячи рублей. Конечно, молодым тяжелее, у них ипотеки, семьи, выслуги нет. Но я думаю, что раз президентом, с которым мы, кстати, ровесники, вопрос уже давно был поднят, в регионах должны это решить.

— Во время пандемии были еще доплаты за работу с ковидными. Кстати, вы же находитесь в зоне риска, так как медик и в почтенном возрасте. Вы болели?

— Не знаю, может быть. У меня на первом же заборе крови в анализах нашли большое количество антител. Но я не болела до этого, только один день как-то температура была высокая, но я значения не придала. Вот такой у меня организм. А так да, масочный режим соблюдали, костюмы, маски, дезобработка. Перед сменами тоже обязательная проверка температуры у всех работников.

Но знаете, у нас всегда зимой подъем заболеваемости: ОРВИ тяжелые, грипп. И люди часто умирают от запущенных пневмоний, не в таких объемах, как от коронавируса, конечно. Сезонность наблюдается в болезнях. Осенью, когда дети, да и взрослые, начинают немытые фрукты и овощи есть, возникают ротавирусные инфекции. А тут еще паника была, все спрашивали, ковид у них или не ковид. Опять же постковидный синдром многие тяжело переносили, особенно у кого были фиброзы легких. Но справились же мы с этим.

— Когда вакцинация началась, многие муссировали слухи, что это вредно, «чипирование» опять же можно вспомнить, вам пациенты не говорили такого?

— Я прошла вакцинацию, ревакцинации. Ни с кем на этот счет не говорила. У меня своя голова же на плечах, чтобы думать. В детстве всех прививали с самого рождения и никто не говорил о вреде. Потом начали отказываться, и у нас раз — и вспышка кори в 90-е годы в училище связи, мы оттуда пачками вывозили больных. Поэтому это мои действия, моя жизнь, мои решения, никого не слушаю.

— Давайте про вашу командировку поговорим. Почему вы едете в Донбасс и не боитесь ли, ведь там каждый день бомбежки?

— У меня часто это спрашивают. Я сейчас чувствую себя как на старте в соревнованиях. Мне эту трассу надо не просто пройти, а с достоинством. Страха нет, волнительно: а как там, а что там, а сможем ли чем-то помочь? Такие вопросы волнуют. В Горловке у меня родственники. Моей крестной и ее мужа уже нет в живых, а их сын — врач-хирург, когда город бомбить начали, уехал оттуда в Иловайск, это рядом, 50 километров. В советское время я часто ездила к ним. Там очень красивые дома были, природа, люди. Теплый климат, кругом сады... Кому что помешало?

Вообще я переносила отпуск на осень, так как мне обещали билеты в Белокуриху, но, когда подошло время, сказали, что их не будет. Я так разозлилась, а еще посмотрела телевизор, он у меня, кстати, постоянно включен, увидела, как Мариуполь обстреливали, думаю, надо ехать. Зашла в администрацию, сказали, что идет сбор в Горловку, меня записали и всё. В Минздраве за меня боялись, говорят, годиков мне много. Ну и что? Мы не стрелки, наше дело помогать. Не лезь туда, куда тебя не просят, под пули не суйся. На поле боя нам делать нечего, там свои медики. Я бы, конечно, хотела ознакомиться с обстановкой городского здравоохранения первичного звена. Что у них там, как оснащены? Может, как мы в период перестройки, когда, кроме аспирина, ничего не было. Планирую составить отчет по итогам, вообще планов на эту поездку много.

— Вы знакомы с теми, кто с вами едет?

— Нет, знаю только заведующего реанимацией в ковидном госпитале, он анестезиолог, Евгений Ивлев. У нас была конференция по видеосвязи со всеми, кто едет, но это не то. Возможно, что у Дмитрия Беглова (министр здравоохранения Кузбасса. — Прим. ред.) нет времени или еще что-то. Знаю, что остальные четверо из Новокузнецка и до этого они были в Луганске. Люди взрослые, познакомимся.

А я сейчас подумала, что я же и в Херсоне была. Мы туда ездили в советское время убирать урожай под Лиманом, обратно плыли по Днепру на теплоходе. Такая красота была, миролюбие, никто нас не обижал. В поле работали до обеда, и детский труд тогда не считался чем-то [позорным]. Мы тогда там впервые увидели, как растут виноград, абрикос, нас там хорошо кормили, всё позволяли. А сейчас всё перемешалось, вырастили каких-то нацистов, злоба. Хочется, чтобы всё стало, как было, чтобы мы дружили, чтобы не было террора.

В Харькове в институте усовершенствования врачей я отправилась на повышении специализации, там были доктора из Киева, Хабаровска, да из всего Союза. Два месяца прекрасных отношений. С некоторыми до сих пор переписываемся. У меня нет негатива к Украине, к их докторам, все мы занимаемся одним делом.

— И вы считаете, что решить все проблемы и помирить народы можно было только силовым методом?

— Да, только силовым, по-другому никак. Вроде были переговоры в Стамбуле, Минские соглашения, мы развернулись, и они решили, что слово дали, можно и забрать. Боятся только сильных. Поэтому надо было добить до конца.

Конечно, как-то надо это политически решать. Примером показывать, что мы не враги. Церковь нам помогает опять же в этом. То поколение, что воспитало киевский режим, вот вы говорите «чипирование», вот они, наверное, зомбированные, наркотики опять же. Я вообще двумя руками за то, чтобы от наших границ убрали все эти баклаборатории.

— Для своего возраста вы очень бодры и легки на подъем, как можно судить по той же командировке в Горловку. Как вы относитесь к своим годам?

— Чтобы годы сохранить, надо молодость не терять. И в душе, и физически. Раньше я активно занималась лыжами и спортивным ориентированием. Сейчас только бассейн и велосипед летом по вечерам с внуком. Когда-то на опережение бегала, а сейчас так, для себя, потихоньку. С детства надо себя приучать к активному образу жизни.

— То есть если человеку условно 40 лет, то уже поздно?

— Нет, наверное, наоборот, в 40 лет надо задуматься. Стоит ли жизнь на самотек пускать? Надо жить, сопротивляться, двигаться. Питание у меня разнообразное: овощи, фрукты, мясо, даже алкоголь могу принять в разумных количествах, естественно. Я люблю на Кию ездить в район Чумая. Знаете, чем там хорошо отдыхать? Тишина. Там палатка стоит, там вторая, третья, но везде тишина и звезды ночью.

— А к фастфуду как относитесь?

— Нет, в магазинах и кафе я не кушаю, всё дома готовлю. А если говорить об экологии, то она стала гораздо лучше. Раньше у нас работали на полную «Азот», «Коксохим», «ЗХВ», «Прогресс». Как выпустят газочек, и облако над городом висит. Сейчас намного лучше. Правда, плохо, что заводы не работают. Нам надо было, наверное, не закрывать их, а продумывать защиту. Технологии же стремительно развиваются.

— Вы работали при многих министрах и начальниках кузбасского здравоохранения. Сейчас — Беглов, до этого был Малин, есть какая-то значительная разница в их руководстве?

— Мне кажется, что их слишком часто меняют и они ничего сделать не успевают. Пока они вникнут, их уже убирают, люди не успевают никаких реформ провести, надо как минимум лет пять давать.

— Не думаете по возвращении в Кузбасс уйти на отдых?

— На пенсию я не хочу. Мне в машине комфортно, не укачивает, не утомляюсь, не устаю, вокруг меня только добрые люди. Внук у меня большой уже, учится на психолога в универе, на огороде цветы сажаю, радуюсь, когда они всходят. Я всё успеваю: и книги почитать, и на звонки постоянных пациентов ответить, которые спрашивают что-то по здоровью. Жалко людей. У некоторых с родственниками конфликты, кто-то пожилой и один остался, им страшно. Многим нужна психологическая помощь, доброе слово, чтобы сказали просто: «Всё будет хорошо».