Жизнь на глубине 350 метров: репортаж из кузбасской шахты

В 1997 году на кузбасской шахте «Зыряновская» произошел взрыв метана. Погибли 67 горняков. Ровно 10 лет спустя произошла трагедия на шахте «Ульяновская». Снова выброс метана, а после — мощный взрыв, который унес жизни 110 горняков. А в 2010 году всё из-за того же метана взорвалась «Распадская». Тогда погиб 91 человек. Все эти трагедии произошли в Кузбассе и по сей день считаются крупнейшими катастрофами на угледобывающих предприятиях не только региона, но и страны. Всего с момента последней трагедии — взрыва на «Распадской» — и до 1 апреля 2021 года на шахтах Кузбасса произошло 155 несчастных случаев со смертельным исходом.

А пока крупные компании продолжают скупать больше земель под угледобычу, а кузбассовцы — возмущаться этому, десятки тысяч шахтеров каждый день продолжают делают свою работу. По данным Кемеровостата, в мае 2021 года в сфере угледобычи было больше 84 тысяч работников. Наш журналист Карина Миллер посмотрела: а каково это — быть шахтером в Кузбассе в 2021 году.

— Как только почувствовали запах дыма, первое, что нужно сделать — задержать дыхание. Того запаса воздуха, который останется в легких, хватит, чтобы запустить этот самоспасатель. Что делаем? Срываем крышку, у вас освобождается загубник, делаем в него глубокий выдох. Все, реакция пошла. Теперь самоспасатель будет вырабатывать кислород. Но будьте осторожны, он может нагреваться до 60 градусов, следите, чтобы не соприкасался с телом. Иначе будет ожог. Не вздумайте бежать. Если дыхание собьется — можете задохнуться, — начинает инструктаж замначальника участка аэрологической безопасности шахты «Талдинская-Западная» Андрей Карпинский, ловко крутя в руках небольшую серую коробку.

Для него, как и для всех шахтеров, такой инструктаж — дело обычное. А у меня по спине пробегает холодок от мысли, что придется-таки воспользоваться этим самоспасателем. И тут ловлю себя на мысли: «а действительно ли идти в забой такая уж хорошая идея?». Тем временем Карпинский добавил: самоспасателя хватит на 60 минут. Я поставила подпись, что прошла инструктаж, глубоко вдохнула и пошла готовиться к первому в своей жизни спуску в забой.

Около 20 минут у меня ушло на то, чтобы собраться в шахту. На предприятии мне выдали полный комплект одежды. Первое, что вызвало вопрос, — белое (!) нательное белье.

— Чтобы всегда быть при параде, даже в шахте, — уловила немой вопрос в глазах моя помощница.

Смотрим, что еще в стандартном комплекте шахтера: комбинезон, кстати, приталенный и очень стильный, жилетка и сверху куртка. Ну и финалочка — резиновые сапоги. Мне, к слову, достались эксклюзивные. Этакие шахтерские лабутены — с красной подошвой. Такие же я увидела всего на одном работнике этого предприятия. И в завершение образа — каска, очки и перчатки. Стильный ремень к комплекту тоже прилагался, но, как выяснилось позже, он совсем не для того, чтобы подчеркнуть талию. Да и вообще — носится он под курткой.

Для большей наглядности я сняла видео, как выглядит вся эта экипировка. Смотрите, как я собиралась в шахту:

После того как я водрузила на себя несколько дополнительных килограммов, меня повели на финальную точку перед отправлением в шахту — «ламповую». Здесь я получаю тот самый самоспасатель и фонарь на каску. Мне помогают прицепить аккумулятор на ремне за спиной. А вот поверх всей экипировки инспектор «Талдинской-Западной» Алексей Бодренков закрепил мне самоспасатель. В чужих руках эта коробка не выглядела такой тяжелой, а теперь же мне показалось, что она весит несколько килограммов.

На этом подготовка завершилась. От главного корпуса предприятия до самого входа в шахту нас довезли, хотя местные шахтеры мне шепнули — утром перед сменой им только в удовольствие прогуляться до спуска в забой. Всё же свежий воздух. Но что-то мне подсказывает, я бы и полпути не прошла — массивная одежда и две тяжелые коробки на талии значительно усложнили мою жизнь. Хотя прошло от силы минут 15–20 с того момента, как я полностью оделась.

Через несколько минут мы уже были у входа в шахту. Нас рассадили в пассажирский вагон напочвенной дороги. Шлюз открылся, и мы медленно въехали в шахту. Двери за нами закрылись. Темнота. Понадобилось несколько минут, чтобы глаза к ней привыкли. Около 5 минут мы ехали на этом непривычном для меня транспорте, потом — пересадка на подземный дизелевоз. Выглядит он как мини-поезд и передвигается по стальной балке под потолком.

Мы ехали еще минут 20. Если закрыть глаза, то ощущение будто едешь в метро. Просто скорость тут 3 километра в час, а не 80. Вроде и сидишь в вагоне, правда, нет ни окон, ни дверей, а от падения вниз на несколько метров спасает железная цепочка. Ну и собственная осторожность, конечно. Шум примерно такой же, как в метро. Услышать сидящего рядом собеседника практически невозможно.

Но я ехала с открытыми глазами и к своему удивлению обнаружила знаете что? Шахта-то внутри белая! Честно, меня это удивило. Мои спутники объяснили: это осланцевание. Во время работ на шахте неизбежно образуется большой столб пыли. А это уже небезопасно — при очень высокой концентрации может произойти взрыв. Достаточно одной искры. И чтобы обезопасить работников шахты на угольную выработку наносят холодную сланцевую пыль. Она не позволяет воспламениться взрывоопасному газу. Осланцевание — один из самых эффективных способов предотвращения пожара в горных выработках. И да, эта смесь белого цвета.

А пока я разглядывала белые стены шахты, многочисленные трубы и провода, один из рядом сидящих сотрудников «СУЭКа» невзначай сказал, показывая рукой влево: «В этой желтой трубе, кстати, метан». И на моей голове в этот момент стало на парочку седых волос больше. У каждого кузбассовца, который непосредственно к угольной отрасли отношение не имеет, название этого газа вызывает только животный страх негативную реакцию. Мой собеседник объяснил: так происходит дегазация и бояться нечего.

В целом же за безопасность всех тех, кто находится под землей, на «Талдинской-Западной» отвечает система отслеживания Granch. Это разработка новосибирских ученых считается она одной из самых совершенных в мире. В фонарь, который выдают в «ламповой» всем шахтерам, встроен специальный чип. Он показывает местонахождение каждого конкретного работника, состояние светильника и заряд аккумулятора, уровень метана в воздухе и еще огромное количество других важных данных. По сути, как объясняет замдиректора по производству АО «СУЭК-Кузбасс» Евгений Заборский, шахтеры носят на голове смартфон. В любой момент можно зайти и проверить все показатели. Всего в диспетчерский центр СУЭКа стекаются данные с почти 20 тысяч датчиков, установленных на всех предприятиях компании.

— У нас разработана система «светофор». Диспетчер окидывает взглядом все предприятия и по цвету, которым оно горит, определяет общую ситуацию. Если на предприятии все горит зеленым — все хорошо, работа идет в штатном режиме. Желтый цвет — это если система также работает в штатном режиме, но она приостановлена. Например, все оборудование смонтировано, все в порядке, но в данный момент оно не запущено. Синий цвет показывает, что пока у нас нет информации о какой-то конкретной системе. Допустим, сейчас идет перемонтаж оборудования на шахте «Талдинская-Западная». Информации с комбайна и конвейеров нет, поэтому все горит синим, — говорит Заборский.

Что такое «перемонтаж» я расскажу позже, чтобы было более наглядно. А пока интересуюсь: а что, если какое-то предприятие загорается красным цветом? Мне объясняют: в таком случае диспетчер связывается с, например, шахтой, узнает подробнее о ЧП. Но красный может загореться даже если у какого-то работника произошел сбой в работе системы Granch.

В соседнем кабинете вся стена тоже увешана огромными экранами. Здесь диспетчер следит уже за системой аэрогазового контроля. Со стороны это просто разноцветные квадратики, а для диспетчера информация: чем сейчас дышат шахтеры на том или ином предприятии. Здесь видно уровень запыленности, концентрации газов (метан, оксид, диоксид), скорость проветривания и много других жизненно важных параметров. По шахте установлены датчики, которые все эти данные показывают. Если диспетчер видит, что какой-то показатель загорелся красным цветом — выясняет причину и реагирует. У него на всё про всё есть 20 минут, если вдруг выяснилось, что произошло что-то серьезное. Например, остановился вентилятор главного проветривания.

И пока там, наверху, следят за моей безопасностью, я в компании специалистов предприятия уже оказалась внизу. Как сказал главный механик «Талдинской-Западной» Алексей Платицын, мы — на глубине около 350 метров. Основную работу в забое делают, конечно, проходчики. Именно они метр за метром прокладывают тоннель для добычи угля. Мы их работу не застали — меня привели уже на готовую и оборудованную лаву.

— Мы с вами двигались на дизель-гидравлическом локомотиве по вентиляционному штреку. Параллельно ему — через 300 метров — есть такая же выработка. Называется она конвейерный штрек. Комбайн рубит уголь, он сразу же попадает на конвейерную ленту и потихоньку продвигается на поверхность, — кратко объяснил Алексей Викторович.

Лава — это сердце шахты. Тут, собственно, и добывают уголь. Конечно, уже давным-давно нет никаких кайло, с которыми обычно и ассоциируется шахтерский труд. Все автоматизировано. Просто скрыто от человеческих глаз, поэтому прогресс для стороннего наблюдателя не виден вообще. Общие запасы этой лавы — 3,7 млн тонн угля. Алексей Викторович объясняет: это примерно 37 тысяч вагонов угля. Отрабатывать эту лаву горняки будут примерно до конца года. И еще одна интересная цифра: лава потребляет примерно 5 мегаватт электроэнергии. Для сравнения: стандартная жилая девятиэтажка в месяц потребляет чуть больше 5 мегаватт. А если в пересчете на обычные лампочки выходит, что лава потребляет энергию примерно 50 тысяч таких лампочек.

Здесь всё выглядит довольно прозаично. Если говорить языком дилетанта: вот стена, а вот комбайн. Машина разрубает стену, уголь сыпется на конвейерную ленту и идет на поверхность. Всё. Сам конвейер, к слову, со стороны похож на огромную двойную пиццерезку. Только с зубцами. Твердую породу он рассекает за считаные секунды. Скорость комбайна — 20 метров в минуту. Через пару минут один из шахтеров, вежливо указывая рукой в сторону, говорит: «Нужно отойти, чтобы вы не промокли». Что? И после того, как я послушно отошла в сторону, почувствовала на коже брызги воды. Заботливые шахтеры объясняют: орошение нужно для того, чтобы гасить поднявшуюся угольную пыль от работы комбайна. Но каким бы не были умными машины, ими все равно управляют люди. Шахтеры здесь и контролируют процесс полностью, при этом не забывая сказать мне, где безопаснее всего стоять, чтобы случайно никуда не свалиться.

Теперь пришло время рассказать, что же такое перемонтаж, о котором я узнала еще в диспетчерском центре. После того как шахтеры эту лаву «доедят» (местный сленг), они приступают к отработке другой. И каждая следующая лава расположена глубже под землей. Когда в одной заканчиваются запасы угля, шахтеры полностью разбирают оборудование и выносят на поверхность. Это очень долгий и трудоемкий процесс. В лаве около 200 секций. Каждая из них весит в среднем по 30 тонн. На поверхности всё оборудование проходит проверку. И потом его опять спускают под землю и собирают уже в новой лаве. Это и есть перемонтаж оборудования.

Но старший механик шахты — Сергей Юрташкин — застал времена, когда добыча угля давалась еще сложнее. Он четко помнит — впервые в забой спустился 7 июня 1996 года. Тот день оказался для него самым сложным за все 25 лет работы под землей.

— Для меня это все было дико. До сих пор помню, как же я в тот день устал. Тогда и шахты были другие, конечно. Кто пришел в забой в 90-е, в самые трудные времена, прошел жесткую закалку. Технический прогресс шагнул очень далеко, сейчас человеческий фактор практически исключен. По ощущениям это как пересесть с отечественного авто на иностранное. Сейчас работать гораздо легче, всё автоматизировано. Когда только пришел 25 лет назад — понял, с чем предстоит дело иметь. Тогда всю страну, и угольную промышленность в частности, лихорадили забастовки. Но работать надо было. Шли и работали, — вспоминает Сергей Анатольевич, параллельно контролируя работу в лаве.

Наш собеседник — потомственный шахтер. Свою жизнь этой профессии посвятили его дед и его отец. Юрташкин честно признается, что вообще не представляет себя в какой-то другой сфере. Он привык: каждый день подъем в 04:30, в 06:00 он уже на работе. Через полчаса — совещание, на котором он получает наряд. А дальше — спуск в забой и добыча угля. Другая смена приходит только в 15:30. Завершается рабочий день у Сергея Анатольевича и его бригады в 16:00. И всего одно суеверие работает в шахте: до конца смены не спрашивать у диспетчера, сколько добыто угля. Это можно делать только перед тем, как идти домой.

Как ни странно, с женщинами на шахте здесь никаких суеверий не связано. Даже наоборот: мне показалось, что более обходительных джентльменов на поверхности еще нужно поискать. Но Сергей Анатольевич все же сказал, что женщине на шахте не место. Здесь физически тяжело. И, знаете, я совершенно согласна. При этом, осознавая всю сложность работы, никто из наших собеседников не считает себя особенным. Взрослые мужчины, которые ежедневно рискуют жизнью в забое, стеснительно отводят взгляд в сторону, когда спрашиваешь у них про сложность работы. Хотя по глазам видно — даже им бывает здесь страшно.

— Да, мы все люди и переживаем за себя, за семью, за друзей, за товарищей. Но у нас обычная работа. У меня есть семья. Я работаю ради них, для них. А для чего еще? Если они довольны, счастливы, то и я получаю моральное удовлетворение. Мне другого и не надо. Шахта — это по призванию. Я здесь 25 лет и мне интересно до сих пор. По одному слову и жесту я уже понимаю, что происходит и что нужно делать. Я всю жизнь здесь и пока есть силы, есть опыт, пока я нужен, — я буду работать, — сказал Сергей Анатольевич.

А шахтеры региону нужны. Власти Кузбасса открыто говорят: все заинтересованы в наращивании темпов угледобычи. Оно и понятно — Кемеровская область основной поставщик угля в России. В начале марта 2021-го даже Владимир Путин подчеркнул важность развития угледобывающей отрасли в Кузбассе. Особое внимание президент попросил властей региона уделить экспортному потенциалу. Путин поручил к 2024 году увеличить объем перевозок угля в восточном направлении минимум на треть по сравнению с показателями 2020 года.

Не знаю, как с экспортом, а вот с наращиванием темпов угледобычи в регионе точно справляются. За первые 6 месяцев 2021 года, например, угольщики Кузбасса добыли 117,3 млн тонн угля (из них подземным способом — 43,4 млн тонн). За первые полгода 2020 года показатели были значительно ниже — 107,9 млн тонн угля. И при этом безопасность горняков остается под вопросом. Как нам объяснял председатель Российского независимого профсоюза работников угольной промышленности (Росуглепроф) Иван Мохначук, после аварии на «Распадской» требования к обеспечению безопасности горных работ сильно изменились. Но по факту шахтеры по-прежнему каждый день рискуют жизнью, спускаясь в забой. По словам Мохначука, для собственников шахт на первом месте до сих пор остаются деньги и объем добычи. Из-за этого руководители шахт ищут варианты нарушения трудового законодательства, охраны труда и безопасности, чтобы получить большую прибыль «с минимальными потерями».

В подтверждение этого — новости об инцидентах на шахтах региона, которые периодически выходят на NGS42.RU. Например, 19 июня произошел выброс метана на шахте «Анжерская-Южная». Погиб 37-летний горнорабочий. Всю весну 2021-го один за другим происходили ЧП на шахте им. Тихова в Ленинске-Кузнецком. В итоге в мае суд приостановил деятельность на этом предприятии из-за угрозы взрыва метана. А Ростехнадзор с завидной периодичностью находит кучу нарушений на разных угледобывающих предприятиях региона. С 24 августа на 90 суток приостановлена работа на шахте «Первомайская» в Берёзовском. Причина — высокая загазованность и нарушение техники безопасности. И это далеко не единичные случаи.

Но один из горняков на «Талдинской-Западной» во время беседы мне сказал: «Вот вы ходите в офис каждый день, а мы в забой. То же самое». Но это совсем не то же самое. Каждый день шахтеры рискуют жизнью, спускаясь на несколько сотен метров под землю. И говорят, смотря мне в глаза, что работа-то у них «обычная».

Посмотрите, что такое «обычная» работа в шахте: