«Мы превращаемся из сибирского провинциального города в перспективный регион»: интервью с губернатором Кузбасса

Сергей Цивилёв работает в Кузбассе чуть больше 3 лет. Свою карьеру в регионе он начал с должности заместителя Амана Тулеева по промышленности, транспорту и потребительскому рынку. А с 1 апреля стал исполняющим обязанности губернатора региона. Выборы губернатора Кузбасса Сергей Цивилёв выиграл в сентябре 2018 года, набрав 81,29% голосов избирателей.

До своей политической карьеры в Кузбассе Цивилёв занимался бизнесом. Ему принадлежало 70% акций ООО «Угледобывающая компания "Колмар"» (Республика Саха). После поступления на госслужбу он подарил свою долю в компании жене.

С губернатором, который уже почти три года руководит регионом, мы поговорили об основных проблемах Кузбасса. Сергей Цивилёв проанализировал последние несколько лет работы нового правительства области и рассказал, почему и откуда взялась неоднозначная история с 300-летием Кузбасса.

— В Кузбасс я приехал замом губернатора по промышленности. Но этот пост занимал очень недолго. Когда только приехал, я много ездил по Кузбассу. Что меня поразило тогда — отсутствие строек. Ноль башенных кранов. При этом огромное количество недостроенных объектов, находящихся в очень плачевном состоянии. После развала СССР вся страна была в тяжелой ситуации, все регионы. Но тот же Новосибирск, тот же Красноярск, Томск почему-то смогли серьезно продвинуться вперед, развиться. Я задался вопросом: они находились в таких же условиях, как и Кузбасс, почему они продвинулись, а мы нет? Следующий вопрос, который меня поразил — отток кадров, отток жителей Кузбасса.

А когда 1 апреля президент назначил меня исполняющим обязанности губернатора, то просто думать стало некогда. Пришлось очень резко погружаться во все проблемы региона. Причем в агрессивной ситуации. После трагедии в «Зимней вишне» же произошли определенные события. Первое — сама трагедия. Не было ведь ни терроризма, ничего. Просто гибель огромного количества детей в центре областного города — это серьезная трагедия. Второй важный момент, который произошел, — мы не имели право повторить «Зимнюю вишню» ни на одном нашем объекте, где бывают дети. Поэтому мы тогда закрыли все наши торговые центры.

Какие-то торговые центры восстановились и смогли быстро устранить замечания. Некоторые открылись через два года. Как, например, ТЦ «Лето» (бывшая «Аврора» — Прим. ред.). А по «Лапландии» сколько шума гама было? В этом же центре арендаторы, а у них работники, которые остались сразу без работы. Это был удар похлеще, чем пандемия.

И третье событие, которое произошло, связано с митингом на площади Советов после пожара (27 марта 2018 года — Прим. ред.). Люди все стояли с телефонами, и у нас в одну секунду появилось огромное количество мобильных репортеров. И поехали все всё снимать — даже то, что раньше боялись снимать. В результате такой негативный вал получился: черный снег, тонем, горим, котельные не работают, медицина в плохом состоянии — чего только не было. Это все на нас обрушилось разом. Ладно если бы проблемы поэтапно появлялись. Но нет. Люди подхватывали все эти темы, распространяли. Их понять тоже можно, конечно, они были на волне негативных эмоций и под действием страха, под которым и я находился тогда. Было волнение, страх за будущее. Из-за трагедии в «Зимней вишне» к Кузбассу было приковано внимание всего мира, и любой репортаж, снятый здесь, сразу же взлетал в новостной повестке. Мы первое время во всех топах и находились, не вылезая. Причем не с хорошей повесткой. Соответственно, резко стал формироваться негативный имидж Кузбасса и негативного отношения самих жителей региона. Он и до этого был сформирован, конечно, но тут произошло резкое усугубление.

— Мы должны были решить, как мы будем выходить из этой ситуации. Мы должны были помогать людям при каждой малейшей проблеме, которая перед ними встанет. А там был вал обращений. У меня приемная просто не справлялась, сутками шли обращения. Всем нужно было помочь. Это первое. Второе — нам нужно было изменить отношение людей к своему региону, чтобы они не убегали. Мы в тройку регионов входили по стране по оттоку населения. Поэтому нам нужно было изменить негативное отношение людей, негативное позиционирование Кузбасса на российском и международном рынках. К нам же не шли инвестиции. Их было заводить в регион очень тяжело. Не хотели люди. Инвестиции идут туда, где спокойно, надежно, где идет развитие, где есть будущее. Деньги идут к деньгам. Они не идут в зону скандала и негатива. Это общий принцип денег, поэтому внешнее позиционирование было очень важно для региона. Мы искали варианты, думали, как же нам всё это поменять.

Откуда и зачем взялась история о 300-летии Кузбасса?

— В 2018-м я собрал всех наших историков и сказал, что нужно поднимать все материалы, всю историю Кузбасса. Всё, что можно найти. Большая группа наших историков включилась в эту работу. И они мне принесли материалы, которые потом легли в основу указа президента о 300-летии Кузбасса. Я же тоже не знал об этом, но мне принесли оригинальные документы и показали. Нашли в архивах, что действительно 6 июля 1721 года запасы нашего угля официально были поставлены на баланс Российской Империи. И вот тут у меня как раз и сработало, что мы можем создать мощную мотивационную историю для жителей Кузбасса. И вот эту историю с 300-летием поддержал президент. Как раз у нас оставалось время — 3 года.

Когда мы составляли программу развития, мы за основу взяли бывшие программы, которые в Кузбассе существовали. Вот — трехтомник. На обложке стоит гриф «секретно». Но сейчас, конечно, никакой тайны в этих книгах уже нет. В Кузбассе же были блестящие стратегии развития. И были отлично реализованы. Этот трехтомник — стратегия развития Кузбасса с 1948 по 1965 годы. Такими блестящими людьми составлялось по решению центрального комитета партии. Уже тогда было написано не Кемеровская область, а Кузбасс. Это гордость региона.

— Не устарело ли всё, что здесь написано?

— Там вся программа практически выполнена была. Но методологически она составлена была прекрасно и грамотно: там и образование, и здравоохранение, и промышленность и всё-всё. Уже тогда ставилась задача уходить от зависимости от угольной отрасли. Это именно образец исполнения стратегии. Мы учли существующие реалии, технологии и сделали стратегию.

— Стратегия, которую вы выработали, работает?

— Она не просто работает! Она же до 2035 года составлена. Нам было важно вывести регион из состояния неопределенности. На рывок мы закладывали как раз 3 года. Первые 1000 дней для того, чтобы разобраться со всеми проблемами, быстро изменить позиционирование на внешнем рынке, поменять отношение людей к региону. И вот эту стратегию рывка мы завершаем в 2021 году.

Инфраструктура — это основа экономики. Есть у тебя инфраструктура — значит, есть развитие экономики. И есть благосостояние людей. А инфраструктура — это не только дороги, аэропорты, это и детские сады, и школы, и новые дома с коммуникациями. Без этого всего не может быть и развития. Поэтому мы в основу развития Кузбасса заложили строительство инфраструктуры. Но не успели мы это все начать делать, как в феврале 2019 года регион вошел в жесточайший кризис угольной промышленности. Мы ещё не успели выйти из кризиса после «Зимней вишни» и сразу же попали в другой. Он до сих пор продолжается. То есть даже пандемии ещё не было, а на нас уже навалилось всё.

Мы должны принять стратегическое решение. Есть всего два способа преодоления кризиса, больше в мире никто не придумал. Первое: ты все закрываешь, сокращаешь и сидишь ждешь, пока кризис закончится. Он наиболее часто применяется. Но я решил, что для Кузбасса, который и так очень много потерял, у которого было очень много долгов, этот путь не подойдет. У нас не на что опираться. У нас от предыдущих кризисов долги банкам не погашены. Мы просто бы не выжили.

Второй путь — масштабное строительство. Быстро нужно было понять, что строить, где найти деньги, взять на себя ответственность. При этом все будут смотреть и критиковать. Нужно отдавать себе отчет, что у нас в начале не будет получаться. Поэтому не все берутся применить второй способ в кризисных ситуациях. Это колоссальная ответственность, и ты попадаешь под сильное негативное воздействие на период строительства. Если у тебя потом всё получится — хорошо, но если у тебя не получится — это будет ещё хуже, чем первый путь. Потому что оставить торчащие сваи не вариант. Лучше тогда вообще ничего не делать.

Когда мы выбрали второй вариант, я понимал, что шансов у нас очень мало. При всех наших проблемах — очень мало.

— Почему рисковали, если и так всё было плохо и шансов было мало?

— Потому что мы бы в том состоянии, в котором Кузбасс находился (кризис, никаких резервов, долги предыдущих периодов), утонули бы. Мы поставили всё на быстрое строительство. Сейчас это другой Кузбасс. Другое позиционирование. Совершенно другое. Мы превращаемся из такого, скажем, сибирского провинциального города в перспективный регион. Те же Красноярск, Новосибирск и даже Томск гораздо больше раскручены, к сожалению. А мы теперь в один ряд с ними становимся, а то ещё и поспорим, кто из нас круче.

О росте цен на жилье

— Давайте начнем с темы более насущной — еды в холодильнике. Это важнее даже, чем квадратный метр жилья. Когда в 2019-м у нас начался кризис, начались массовые сокращения. Они прежде всего коснулись работников угольной отрасли. В частности — заработка лишились подрядчики. То есть те, кто выполнял задачи предприятий, используя своих работников, свою технику. Особенно к лету-осени 2019 года были огромные сокращения. Люди остались без зарплаты, без еды, но со своей техникой, за которую нужно банку ещё выплачивать деньги. Иначе завтра банк всё заберет, и ты станешь нищим банкротом. Так вот, мы вот эту всю армию безработных бросили на стройки. Таким образом мы дали возможность людям работать, делать все платежи, получать достойную заработную плату в кризис и приносить домой деньги, чтобы вообще прокормить семью. А не массово разбегаться из Кузбасса, оставив семью здесь, и пытаться где-то заработать. И это всё ещё было до пандемии. Другие регионы жили в прекрасной обстановке. А мы уже во всю находились в жесточайшем кризисе. Мы решили главную проблему — люди оказались с работой, с зарплатой.

Далее, мы же строили не только спортивные комплексы, мы же строили жилье, квартиры детям-сиротам, строили дороги, чтобы люди могли перемещаться, строили новые коммуникации для будущих жилых кварталов. В любом новом квартале, чтобы там жилье строилось и покупалось, нужно построить детский сад, школу, построить коммуникации, дорогу. Только после этого там начнут расти дома. В голом поле никто дома не строит. А мы не можем за всех построить. Из своих, бюджетных, денег мы строим только социальное жилье. Мы в два раза увеличили финансирование социальной сферы. А остальное строят частные компании, и им нужна инфраструктура, чтобы начать работы. Иначе они не продадут свои квартиры. И когда мы начали работать в этом направлении, реализовывать свою стратегию, оживились наши строительные компании. Естественно, они начали строить.

В регионе произошел довольно серьезный строительный бум. Мы обеспечили людей работой, у них появились деньги, и они захотели приобретать квартиры. Причем именно новые. В регионе появился спрос на квартиры, а предложений оказалось мало. Строители наши не успели раскрутиться. Поэтому у нас взлетела цена на квадратный метр.

Так как мы заложили очень хорошую основу, строим детские сады, школы, проводим инфраструктуру, нужно сбить цену строительством нового жилья. Если раньше к нам никто не хотел идти, то теперь к нам заходят федеральные застройщики. Наши на боку лежали. Если посмотреть, то с годами у нас строится больше жилья: в 2017-м было 550 тысяч квадратных метров жилья, в 2018 — 750 тысяч, в 2019-м мы уже около 800 сдали, в 2020-м — 840, на этот год у нас уже 900 тысяч квадратов. Строительной отрасли нужно время, чтобы разогнаться. Это огромная индустрия. Ее остановить очень легко, а вот раскрутить потом — очень тяжело.

Я, как только пришел, стал людям зарплату поднимать. Мы по России выбились в лидеры по темпам роста заработных плат.

Вы знаете, какая очередь на жилье? Всё распродано! Всё! На корню. Ни одной свободной квартиры нет! Докладываю — ни одной.

О росте цен на продукты

— Действительно, по продуктам питания у нас произошел рост цены. В прошлом году для сдерживания роста цен на продукты питания был подписано соглашение между федеральными министерствами сельского хозяйства и промышленности о стабилизации цен на основные продукты питания. Мы подключились к этому соглашению, и у нас очень много предприятий и сетевиков включились в это соглашение. У нас была установлена максимальная цена 112,30 рублей на растительное масло и 38,20 рублей на сахар. Мы эти цены отслеживаем.

— Но это ведь не единственные продукты, остальное же тоже дорожает.

— Я с вами не согласен. У нас был подъем цен в январе, но в феврале цена пошла на спад на ряд продуктов. Сезонные овощи и фрукты дорожают, да, но это всегда весной происходит, а потом цена снижается. Но если посмотреть цену на мясо, например, то это последствия ковида. Резко снизилось производство. Сейчас все начинает плавно стабилизироваться. На это нужно время. Я думаю, мы в этом году будем продолжать удерживать цены в пределах роста инфляции. Это важная, непростая задача. Мы со всеми нашими ретейлерами думаем, как сделать так, чтобы снизить цены на продукты. У нас проходят много выставок, много конференций на эту тему.

Они сидят сейчас все и на месте договариваются, что наши продукты питания крупные ритейлеры начинают пускать в свои сети. Мы договорились, к примеру, с «Мария-Ра» и она заканчивает строительство логистического терминала в Кемерово. К 300-летию закончит.

— Это центр, из которого будут развозить продукты по всем магазинам. Одно дело, если центр находится в Новосибирске или в Томске. Естественно, это влияет на доставку. Теперь центр будет у нас, мы будем договариваться, чтобы наши сельхозпроизводители туда заходили. Будем добиваться, чтобы 50% наших производителей продуктов питания присутствовали в торговых сетях. Это тоже влияет на ценообразование. Далее. Чем больше мы будем развивать сельское хозяйство, тем больше предложений на рынке будет. Это тоже будет влиять на цену. Мы дадим возможность зарабатывать на экспорте, чтобы у нас в регионе удерживать цены и не давать им расти ещё больше.

Одним каким-то ходом эту проблему не решить. Это должна быть плавная системная работа. Она сказывается на удержании роста цен. Я не говорю, что у нас идеально всё получается. Проблем у нас огромное количество, несомненно. Мы потеряли очень много сельскохозяйственных земель, например. У нас были богатейшие колхозы. Мы пробуем это всё сейчас восстанавливать, чтобы у нас были хозяйства с высокой производительностью труда, с низкой себестоимостью, с хорошими зарплатами. На это тоже нужно время.

Сейчас мы очень сильно продвигаем использование удобрений от нашего «Азота». Мы в 2018 году разработали такую программу, что предприятие весной дает бесплатно удобрения, а производитель без процентов рассчитывается в декабре. Это работает до сих пор. У нас резко выросло потребление: и «Азот» доволен, и у нас выросла урожайность на гектар.

— Так если с 2018 года такая система существует, почему продукты продолжают дорожать?

— А если бы мы этого не делали, то цены бы росли ещё больше. Это работа не одного дня. Она, может быть, незаметна. Но она ведется.

Об оттоке населения

— Раньше мы занимали по Сибири первое место по оттоку населения, а теперь второе. В регионе развернуто большое количество строек, а из-за пандемии мы не можем нанимать специалистов из других стран, которые к нам обычно и приезжали. А рабочих рук нам катастрофически не хватает. И мы решили сделать уникальную программу: как во время пандемии студентов-медиков бросали в «красную зону», сейчас студентов-строителей берем, оформляем им практику и бросаем на стройки Кузбасса. Плюс мы всех масштабно переучиваем, кто оказался без работы. Мы стройками обеспечены, работа есть. Причем у нас строители высокой квалификации получают хорошие заработные платы. Очень хорошие.

— А хорошие, на ваш взгляд, это какие?

— Ну я думаю, что они получают больше 80 тысяч рублей.

— Не будет такой ситуации, что в какой-то момент в Кузбассе резко без работы останется огромное количество строителей?

— Сейчас мы создаем инфраструктуру под будущие новые жилые микрорайоны. И то не успеваем. У нас таких площадок сейчас очень мало. Но у нас огромное количество частного сектора. В чем одна из самых больших проблем Кузбасса — в том, что у нас строилось предприятие, а вокруг него уже люди из остатков стройматериалов строили себе дома. Как могли. У нас таких домов огромное количество: только в Кемерово больше 30 тысяч. Всех этих людей надо переселить в современные дома. Нам ещё строить и строить. До 2035 года будем строить.

Чем больше мы начинаем это всё делать, тем больше возможностей появляются. Молодежь всё больше задумывается не убегать, а оставаться. Она же больше всех понимает эти изменения, следит за ними. Так природа устроена, молодой человек сам по себе всегда ищет что-то новое. И это правильно. Если ты видишь, что в твоем регионе ничего не меняется, ты ещё сильнее ищешь это новое. А если видишь, что здесь есть перспектива, то становится интересно и можешь остаться. И вот сейчас мы такую тенденцию наблюдаем. Всё больше и больше молодежи поступают в наши университеты.

— Но ведь не во все. С КузГТУ были большие проблемы.

— Да, с политехом были большие проблемы, поэтому мы поменяли там руководителя. А КемГУ, медицинский университет, институт культуры набирают студентов. Единственный, кто у нас резко провалил, — это политех. Нам пришлось кардинально вмешиваться в структуру управления. Зато теперь наш политех — главный вуз для угольной отрасли Российской Федерации. У нас всего в стране три горных института: в Санкт-Петербурге, в Москве и наш политех. Мы в правительство принесли статистику, сколько человек после окончания петербуржского вуза приехали в Сибирь и на Дальний Восток. Тоже самое с выпускниками московского института. Когда мы показали эту статистику, все прослезились. Это редкий случай. Мы обосновали, что если мы хотим, чтобы горное дело развивалось, то вот горный институт, который может быть базой для всей Сибири и Дальнего Востока. Поэтому правительство включило наш горный институт в программу социально-экономического развития, туда выделены средства на модернизацию, на развитие.

Молодежь же бежит в Москву и Санкт-Петербург. Особенно в Москву. Но она уже переполнена, она уже перегружена. Но самое главное — молодому человеку там нужно как-то выжить. Там жесточайшая конкуренция. Туда ведь со всей страны стекаются. И мне жалко, что в эту жесточайшую конкуренцию приезжает много талантливых ребят, которые не могут себя найти. Они могли бы быть востребованы в своем регионе. Мы могли бы дать возможность раскрываться намного больше, чем Москва. Здесь можно раскрыть таланты наших детей.

— А как мы можем раскрыть? Не все же хотят работать на стройках и на разрезах.

— На стройку идет одна категория, в шахту другая категория. Но мы открываем и новые производства. В Новокузнецке, например, реконструируем РУСАЛ. У нас еще много различных производств. Мы договорились со всеми угольщиками, что они будут открывать рабочие места, не связанные с угольной отраслью. Нам нужно восстанавливать те заводы, которые мы потеряли.

Потом очень интересная сфера — это туризм. Вон как Шерегеш стартанул. Мы в районе миллиона туристов колебались много лет и не могли никак сдвинуться. В 2018 году занялись Шерегешем. До этого лет 6 или 7 был один и тот же объем туристов. На одном уровне.

— Осенью 2018 года после Восточного экономического форума я собрал в Шерегеше руководителей всех горнолыжных курортов. В начале не понимали, зачем вообще их всех попросили именно в Шерегеш приехать. И я тогда, выступая, сказал, что через 2–3 года у нас будет 1,5 миллиона туристов за зимний сезон.

— Сами верили, когда говорили?

— Я верил в большую цифру! Там потенциала было гораздо больше. Я хотел гораздо больше цифру назвать, но мне коллеги рекомендовали не озвучивать громких цифр. Считаю, неправильно. Нужно было говорить, как я и думал. У меня была цифра 1,8 миллионов туристов. На совещании решили, что скажем 1,5. Но даже за эту цифру я огреб по полной программе. Нужно поднять новости тех дней. Самое ласковое обзывательство в отношении меня было «кремлевский мечтатель». А мы в этом году 2 миллиона сделали и вошли в разряд лучших горнолыжных курортов России. И в своем послании Владимир Владимирович заслуженно сказал про Шерегеш. Мы построили огромное количество гостиниц, дорог, подъемников, сколько мы завозили туда различных программ! Вот результат — мы вышли на 2 миллиона туристов. Теперь у нас следующая планка — войти в разряд лучших мировых горнолыжных курортов. Сейчас уже есть все основания для этого. К нам на курорт пошли крупные инвесторы, не только наши.

Раньше кто как мог, тот так и строил. Сейчас мы делаем иначе — у нас разработана четкая концепция. Что у нас в секторе А произошло? Его хаотично застраивали, и он не соответствовал ничему. И мы вынуждены были делать определенные изменения: что-то менять, что-то сносить. И все это с болью, с конфликтами. Поэтому мы сектор А значительно улучшили и начали работать над другими секторами. Их мы уже изначально делаем по всем мировым стандартам. Там будут отели 4 и 5 звезд популярных сетей.

— Вы планируете вернуться к вопросу о строительстве аэропорта в Шерегеше?

— Да, мы будем строить. Невозможно сделать курорт международного уровня без аэропорта. Мы уже этим занимаемся. Аэропорт будет обязательно. Нам нужен в Шерегеше аэропорт, большое количество номерного фонда, новые подъемники, больше 100 километров снегоходных трасс (сейчас где-то 60 километров). Тогда мы по всем параметрам будем подходить под мировые стандарты. К 2024 году у нас такие цели. И они реальны. Я уже нисколько не сомневаюсь, что Шерегеш войдет в топ лучших мировых горнолыжных курортов.

У нас есть ещё одна задача — сделать все наши горнолыжные курорты круглогодичными. В 2018 году летом Шерегеш, например, посетили 50 тысяч туристов. В прошлом году — 250 тысяч за лето. В этом году планка гораздо выше — 400–450, может быть даже 500 тысяч туристов. То есть, спрос на летний отдых тоже есть.

Чем новое правительство Кузбасса отличается от старого?

— Мы очень серьезно изменили систему управления регионом. У нас теперь правительство, министерства, которые сделаны строго в соответствии с федеральными. Единственное отличие — у нас есть министерство угольной промышленности, которого нет там. Потом мы внутри изменили функции и обязанности министерств. Например, у нас стройками занимались все департаменты. Здравоохранение строило для себя, образование — для себя, культура — для себя. А компетенций и знаний не хватало, поэтому создавали дополнительный штат сотрудников. Это было дорого и неэффективно. Мы это все убрали и создали свой государственный проектный институт, строительное управление, которое контролирует стройки, и все объекты передали в министерство строительства. Например, если Минздраву что-то нужно построить, оно формирует техническое задание, убеждает правительство, что этот объект действительно нужен. Потом техзадание проходит экспертизу, под него ищутся средства. А потом это техническое задание вместе со средствами, одобрением наших депутатов передается на исполнение в министерство строительства. И оно строит. У каждого сейчас своя зона ответственности.

Кроме того, еще в 2018 году я подписал соглашение о стратегическом партнерстве с федеральным казначейством. И у нас теперь все стройки проверяют не только проектный институт, глава строительного управления, минстрой, а ещё и казначейство. У нас в регионе каждое строительство разбито на несколько этапов. И каждый из них застройщик делает за свой счет. Потом предъявляет отчетные документы — все их проверяют. Потом эти документы он сдает в казначейство. Казначейство там проверяет всё до каждой копейки. И только после этого застройщик получает деньги. Мы в свою очередь отдаем деньги именно в казначейство, а не напрямую застройщику. Вот такую систему контроля за государственными деньгами мы создали.

Мы каждые 100 дней проводим пресс-конференции, где отчитываемся о своей деятельности. У нас же был в регионе такой минус, что мы всё делали, но мало говорили об этом. Информацию не доводили до людей. Даже внутри муниципалитетов один населенный пункт не знал, что происходит в другом населенном пункте. При этом мы считали, что много говорим о нашей работе. Оказалось, нет. Мы дорабатываем схему взаимодействия и создаем много дополнительных ходов. Например, каждый муниципалитет делает ролики о том, что он сделал за последние 3 года и что будет делать до конца этого, юбилейного, года. Министерства у нас по той же схеме работают.

О критике и должности губернатора

— Не пожалели, что стали губернатором Кузбасса?

— Это нагрузка колоссальная. Но с возрастом я понял вот что. На каком-то этапе жизни тебе хочется кому-то что-то доказать, себя проявить. Это нормально. Потом наступает другой этап, особенно если ты уже что-то в жизни сделал. Ты начинаешь понимать, что самое важное сейчас уже не деньги, а твое личное время. И ты начинаешь думать, как же остатком своего личного времени распорядиться правильно. Думаешь, на что его потратить. И каждый тут сам выбирает: кто-то просто развлекается, кто-то уходит в благотворительность, кто-то посвящает себя воспитанию детей-сирот. А кто-то идет во власть. Я вот из последней категории. Для меня самая главная оценка — это мнение людей о моей работе.

— Но вас очень много критикуют. Как относитесь к этому?

— Очень много, да. Но мы же кардинально всё меняем в регионе. Любой стратег должен четко осознавать, что на первом этапе его не будут понимать, его будут очень жестко критиковать, на него будут сваливать все страхи. Вопрос в том, а готов ли ты через всё это пройти? Если не готов, то тогда лучше и не начинать всем этим заниматься. Мы все вместе сейчас проходим этот этап. Критику я разделяю на конструктивную и деструктивную. К последней нужно стараться относиться с понимаем. Зачастую это просто боль, которая у людей копилась годами. Они таким образом выплескивают эмоции. Конечно, это тяжело переносить. Я не могу сказать, что для меня это всё просто проходит. Я, как и любой другой нормальный обычный человек, глубоко переживаю по этому поводу. Но я внутри себя успокаиваю одним: это надо пройти, этих людей нужно понять, им просто плохо. И когда начнут работать все наши системы, то люди оценят и успокоются. Мы смотрим и на количество обращений. Страшно вспомнить, сколько в 2018 году писали в соцсетях. Сейчас их значительно меньше.